Избранное

Утром она вдруг села в постели, обеими руками крепко обвила мужа за шею и зашептала сбивчиво, отрывисто.

— …беги… спасайся немедленно… не теряй ни минуты… он хочет убить тебя…

— …клянусь тебе, это правда… он сам признался… повторял много раз, что скоро убьет тебя… ты должен мне верить…

— …но почему он твердил все время, что ты — солдат?.. Ведь ты же не солдат, правда?.. Ты не обманываешь меня, ты — не солдат?..

— …спасайся… беги прочь… он идет сюда! — вдруг вскрикнула она и упала навзничь.

Во второй половине дня женщина вдруг замерла всем телом и, будто лишь сейчас увидела мужа, закричала в голос.

— Ты все еще здесь, горе мое горькое!.. Беги, он стоит у тебя за спиной… он убьет тебя, спасайся… он спускается вниз по проводам, вот он на стене, вот подбирается к тебе… спасайся, беги… забери все деньги, и мои, и те, что для детей копили… в шкафу под бумагой деньги… беги… храни тебя господь!

Часом позже она снова села в постели и еле слышно прошептала:

— Сейчас я не могу тебе сказать, что делать, иначе он услышит; разбуди меня через полчаса, и тогда все узнаешь.

За целый день это была единственная осмысленная фраза. Потом уже с губ ее срывались только отдельные слова и бессвязные выкрики.

Семья слесаря, жившая по соседству с Кухарами, в тот же день перебралась к родителям мужа. И некоторые из жильцов тоже решили, что больше не останутся в доме на ночь: не дожидаясь окончательного переселения, попросят приюта у родственников, знакомых или переночуют в гостинице. Кухары не могли последовать их примеру: у них не было родных в Будапеште, к тому же состояние жены оставалось таким тяжелым, что ее нельзя было трогать с места.

В предпоследний вечер наполовину опустевший желтый дом погрузился в тишину. Из жильцов третьего этажа остались одни Кухары, на втором этаже тоже пустовало несколько квартир. К вечеру столяр со всем семейством перебрался к Кухарам, ребятишек уложили спать, и соседи решили вместе скоротать ночь, чтобы не бросать Кухара одного с больной женой.

Вместе все-таки легче было пережить ночные кошмары.

А зеркальный двойник Диро, похоже, той ночью справлял на крыше собственную тризну.

Примерно в полночь началась разудалая гулянка, и бесчинство продолжалось до зари.

В тот вечер никто не видел, когда Диро возвратился домой. Люди сбивались группками и отсиживались по квартирам, привратница слегла от пережитого потрясения, а Кухар не отходил от постели жены, поэтому неудивительно, что Диро удалось незаметно прошмыгнуть в подъезд и подняться по чердачной лестнице к себе в комнату. И хотя позднее выяснилось, что Диро вернулся не один, а еще с кем-то, и, значит, можно было услышать, как они поднимались, тем не менее их никто не видал.

Буйное веселье вспыхнуло сразу и с неослабной силой продолжалось до зари. Крики и пение доносились с крыши, с плоской, огороженной терраски. Голос был все тот же хриплый, знакомый еще по первой ночи, и поначалу только его и можно было различить, и вроде бы он, этот голос, многократно отзывался эхом; оттуда же, с крыши, доносились пение и хохот нескольких человек.

Шум ночного застолья разбудил и обитателей соседних домов. И вот что показалось самым необычным: помимо выкриков, пения и гомона человеческих голосов из общего звукового хаоса вскоре выделился непостижимо странный звук, похожий на вопль смертельного ужаса; пронзительный визг рвал барабанные перепонки.

А на фоне этой тоскливой ноты шло какое-то безудержное, разнузданное веселье. Часто небесные своды сотрясал громкий, дружный хохот нескольких человек и пронзительно звучали песни: слов разобрать было невозможно, а мелодию выводили фальшиво.

Звуки шумной гульбы проникали в самые дальние уголки дома, и ни один из жильцов не сомкнул глаз в эту ночь. Собака Кухаров всю ночь выла не переставая и будто взбесилась: шерсть у нее на загривке встала дыбом, она носилась взад-вперед по квартире и никого к себе близко не подпускала, а когда Кухар попытался ее привязать, собака взвизгнула и укусила его за руку.

В квартире Кухаров люди молча сидели вокруг стола. Состояние хозяйки в эту ночь стало критическим, на нее было страшно смотреть. Она беспрерывно металась в постели и с самого начала и до конца шумного кутежа бредила без умолку. Бессвязные слова пробивались с запинкой, но в лихорадочном темпе и текли безостановочно, однако нельзя было доискаться до смысла ее речей. Одно бросалось в глаза: всякий раз, как взгляд женщины падал на мужа, она делала рукой усталый жест, словно отсылала его куда-то. И жест этот действовал на мужа угнетающе. Когда же сцена повторилась раз пять, Кухар не смог сдержать слез; повалившись на стол, он громко разрыдался, и на миг — всего лишь на миг — мелькнула мысль: послушаться жены, убежать отсюда! В этот момент он верил, что если не убежит, то предсказание жены сбудется, и он умрет. Но стоило ему взглянуть на жену, беспокойно мечущуюся в постели, как он тут же отбросил мысль о бегстве.