Избранное

Мужчина пристально поглядел ему в лицо, потом молча повернулся спиной и шагнул к тележке.

— Подите вы к черту! — проворчал он.

Между тем маленькая старушка подступила к Ковачу-младшему ближе и внимательно рассматривала красную кастрюлю на его голове.

— Не дырявая? — осведомилась она. — Вы мне только скажите, сынок, она не дырявая?

Ковач-младший поднял руку и пощупал кастрюлю.

— Да нет, — пробормотал он.

— У меня дома имеется чистая новенькая шляпа, из шикарнейшего магазина, — сообщила старушка, — можете получить в обмен, если, конечно, кастрюля не дырявая. А шляпа новехонькая, я сама ее в магазине взяла, на третий день, как русские пришли.

Между тем двое мужчин погрузили на тележку еще одно бревно. Ковач-младший отстранил рукой старушку, другой рукой снова вытер лицо от дождя, заливавшего глаза.

— Чего вам от них нужно? — вдруг остервенело завопила старушка, — оставьте их в покое! Ваш это лес, что ли?

Исполин покачал головой.

— Не мой он, тетенька, да только я стерегу его.

— Для кого стережете? — возмущалась старушка. — Для немцев?

Ковач-младший смотрел вверх, на штабель бревен.

— Как это — для немцев?

— А я почем знаю, для кого! — бушевала старушка. — Какое мне дело, для швабов вы его стережете или для евреев! Чего ж они сами-то не стерегут? Поставили вас сюда, словно пса сторожевого, накажи их бог за то, что лишают человека последнего тепла, перед самой, можно сказать, могилой!

Со штабеля сползло на землю еще одно бревно. Исполин сорвал с головы свой шлем.

— Кончайте, говорю, — крикнул он. — Это не ваш лес!

— Пошел к черту! — проворчал самый старший, тяжело отдуваясь под тяжестью покачивавшегося на плече бревна. — Пошел к черту!

Другой мужчина сунул руку в карман и выхватил револьвер.

— Ты что, оглох?

Исполин не ответил.

— А ну, кру-гом!

Дождь, прекратившийся было, припустил опять, процокал по доскам, бичом полоснул по затылкам насквозь промокших мужчин.

— Ну, вы все еще здесь? — спросил человек с револьвером.

— Лес не ваш, — негромко повторил исполин, смахнув с лица капли дождя; губы его побелели. — Вы ради него рук не трудили.

— Болван! — проворчал старший.

Лицо второго исказилось гримасой.

— Скажи ему, пусть убирается, не то я за себя не ручаюсь, — чертыхнувшись, прошипел он.

Старушка испуганно взвизгнула и руками зажала рот.

— Скажи, пусть убирается подобру-поздорову, не то я ему брюхо прострелю, — повторил тот, с револьвером, и лицо его опять перекосилось.

Исполин шагнул вперед. Тотчас раздался выстрел, пуля попала ему в руку, но он не заметил, только услышал резкий, короткий щелчок. Качнув головой, он медленно повернулся и, не оглядываясь, пошел к дому. Из рукава закапала кровь, он раз-другой слизнул ее языком с ладони, но кровь все не останавливалась, рука стала липкой; тогда Ковач-младший снял пиджак и осмотрел рану. Пуля лишь оцарапала руку.

Юли в комнате не было. Ковач-младший вышел за порог, оглядел располосованный дождевыми завесами склад, подождал немного и вернулся в дом. Промыл рану в умывальном тазу и сел на тюфяк передохнуть. Время текло медленно. Ближе к полудню, чтобы поторопить его, исполин растопил печку, по обычаю одиноких людей мысленно беседуя с подворачивавшимися под руку приятными чем-то предметами. Он было собрался уже поставить на огонь воду и тут только заметил, что потерял по дороге кастрюлю; где потерял — снял с головы на месте, где вершилось преступление, или уже по дороге к дому, — этого он не запомнил. Пощупал голову: волосы были мокрые, хоть выжимай. Снаружи между тем дождь понемногу ослабевал, и Ковач-младший отправился на поиски кастрюли.

Воры уже убрались, но кастрюли не было ни там, где прозвучал выстрел, ни по дороге. Ковач-младший тщательно оглядел все вокруг, но кастрюля пропала так же бесследно, как Юли. Он громко призывал первую, должно быть надеясь, что услышит и вторая.

— Кастрюлька ты, моя кастрюлька, куда ж ты подевалась? — выкрикивал он, раструбом приставив ладони ко рту, чтобы призывы его не отсырели в насквозь мокром безмолвствующем лесоскладе. Но на певучий его призыв лишь безнадежность отвечала ему немотой.

Два дня он не выходил со склада и за все это время ничего не ел и не пил. На третий день собрался спозаранок и пошел на поиски девушки. Он направился прямо к строившемуся мосту: ведь они хотели посмотреть мост вдвоем, перед тем как Юли его покинула; вдруг она, — если все же надумала бы к нему вернуться, а домой идти совестится, — вдруг она забредет сюда, пристыженно скитаясь по городу.

По проспекту Ваци и кольцу Святого Иштвана они шли уже с Юли вместе. «Угостишь меня пирожным с заварным кремом?» — спросила тогда Юли перед кондитерской. Немного расставив ноги, вытянув шею, она стояла перед витриной и тыкала пальцем в стекло. «То есть как это у тебя нет денег? — прикрикнула, удивленно тараща глаза. — Ах ты, боже мой, надо же! Да разве возможно, чтобы у тебя да не было денег? Куда же ты подевал их?.. В банк положил? Или опять на женщин потратил да на шампанское? А ну-ка, изволь устыдиться!»