Избранное

Тургенев не давал, подобно юным Герцену и Огареву, Ганнибалову клятву на Воробьевых горах, не объявлял торжественно, что посвящает жизнь борьбе за раскрепощение крестьян, но включился в нее с первых самостоятельных шагов. Он словом и делом не только содействовал их освобождению, но всю жизнь настойчиво и последовательно ратовал за развитие народного просвещения и земских учреждений, был одним из учредителей общества по ликвидации неграмотности, подавал правительству проекты реформ для улучшения быта крестьян, чем и как мог помогал воспитывать в людях чувство собственного достоинства, приобщать широкие слои к культуре, выкорчевывать безгласность и раболепие перед начальством.

Младший друг Тургенева, литературный критик П. В. Анненков, очень верно и глубоко определил те обстоятельства биографии писателя, которые дали повод некоторым его современникам и не слишком вдумчивым мемуаристам, как и позднейшим истолкователям его творчества, приписать ему приверженность культуре Запада в ущерб симпатиям к России, и даже его патриотизму. Анненков писал в своих воспоминаниях:

«Питая врожденное отвращение к насилию, получив от природы ненависть к попранию человеческих прав, Тургенев мстил господству крепостничества в нравах и понятиях тем, что объявлял себя противником, без разбора, всех коренных, так называемых основ русского быта. Он потешался над благоговейным отношением Москвы к некоторым излюбленным квази-началам русской истории»[29].

В этом несколько отвлеченно сформулированном высказывании осторожного Анненкова мне видится ссылка на уваровскую формулу официального патриотизма: «самодержавие, православие, народность», неприемлемую для Тургенева, с ранних лет постигшего ее фальшь и реакционную суть. Те, кто под вывеской любви к отечеству отстаивал существующие порядки, призывал держаться патриархального уклада, учил нерассуждающей покорности, этим преграждая путь прогрессу и просвещению, не прощали писателю его просветительской деятельности и выступлений в пользу реформ, обвиняя его в равнодушии к «истинно народным началам» и недостатке патриотизма.

Подчеркнем, что Тургенев никогда не был нерассуждающим, слепым патриотом, огульно расхваливающим свое и хулящим иноземное, не проявлял преклонения перед отсталыми формами жизни и быта своей страны. Это был прежде всего просвещенный, дальновидный патриот. Он проницательно узнавал под любой вывеской устарелое и косное, дремучее и объявлял ему бой. Тому свидетельство — жаркие споры и диспуты между охранителями и прогрессивной частью общества, какие вызвали его романы: равнодушных не оставалось. Тургенев обладал редким даром угадывать и отражать в своих произведениях едва назревавшие в общественном сознании сдвиги и перемены, предвидеть их последствия и влияние на дальнейший ход жизни.

Тургенев как-то признавался, что ему не удалось бы написать «Записок охотника», если бы он оставался в России, — надо было окинуть издали необъятную панораму жизни дореформенной деревни, вглядеться в нее на расстоянии, чтобы не застили ее мелочи, и создать обобщенную полную картину. Так художник во время работы отходит от своего холста, чтобы удостовериться — гармонично ли выписаны подробности, не нарушает ли какая-либо из них общности композиции.

Как камешки в мозаичном панно, каждый рассказ «Записок охотника», заняв в них свое место, составляет дополняющий общую картину фрагмент, подчиненный единству замысла. Небольшая книга сделалась летописью крепостной деревни, отразила целый пласт народной жизни… Вспомним, что другой великий художник — Гоголь — уезжал за границу, чтобы «из прекрасного далека» лучше и зорче охватить общую картину России, не искаженную частностями и мимолетными впечатлениями: «Мертвые души» писались в Риме.

Зато свои романы, посвященные злободневным общественным явлениям, Тургенев писал в Спасском-Лутовинове. Тут он становился публицистом, и ему нужно было чувствовать вокруг себя кипение жизни, видеть своих героев, общаться с ними, дышать накаленным воздухом политических и литературных баталий, быть в гуще событий.

И в эти периоды от сетовал на обстоятельства, не позволявшие вернуться в Россию. В его письмах то и дело звучат ностальгические нотки, он как о недосягаемом счастье мечтает о родных местах. Приведу несколько относящихся к разным годам высказываний писателя: они достаточно красноречивы и в комментариях не нуждаются.