Избранное

В свету, льющемся из подкупольного пространства, летали клубы пыли. Главный иконостас сквозь эту пыль едва угадывался, лишь золотом кое-где просвечивал, но я с удивлением увидел, что Царские врата распахнуты, а в заалтарной части, почему-то тоже залитой светом, сквозь проем открытых врат просматривается каким-то непонятным образом Медведь. Повсюду на полу — осколки битого кирпича, куски штукатурки, щепа и ломаные доски. А среди трапезной, под дырой в перекрытии, косо лежит огромный колокол. Кусок его отбит и тоже лежит поблизости — совсем как у знаменитого «Царь-колокола». И тут же, рядом с колоколом, — широкий канцелярский стол, за которым молча работали трое — тот недавний усач грузинского вида, Рихтман и Облоблин.

Со всех сторон неслись стуки, скрежет отдираемых гвоздей, удары кувалдой, громыханье листового железа. Время от времени сверху падал кирпич, разбивался и подымал еще большую пыль. Удивительно, что когда это происходило в непосредственной близости от стола, сидящие, даже и вздрогнув от неожиданности, все равно продолжали заниматься своим делом: перебирали бумага, писали, передавали листки друг другу.

А народ снаружи, кажется, стал волноваться: железные двери главного входа сильно тряслись. Откуда-то вынырнул Николай и, прикрывая голову, подбежал к столу.

— Сотрудник Разъебид… — занудливо начал он.

— Разберидзе, — поправил его усатый.

— Разъеб-ридзе, он опять мешает, не дает работать, к вам требует.

— Почему волнуется? — пожал тот плечами. — Скажи ему, скоро вызовем.

— И второй волнуется, — ныл свое Николай. — Тоже к вам хочут. — Вдруг он ржет от непонятного удовольствия и тут же обрывает себя, так как сидящие недоуменно взглядывают на него.

В этот миг сверху сорвался кирпич и грохнулся у ног Николая.

— Обоих вызовем, — сказал Разберидзе. — Кто там следующий?

— Сотрудник Разъеб-ер-бидзе!.. — выламывает Николай себе зубы. — А может, кучей? Время идет, заканчивать надо!

— Нет-нет! — внезапно вскинулся Рихтман. — Нарушение процедуры недопустимо! Каждый на своем трудовом участке должен добросовестно и неуклонно выполнять свои обязанности!

Разберидзе долгим взглядом посмотрел на Рихтмана и после паузы, продолжая смотреть на него, произнес с очень точным нажимом:

— Вы, сотрудник Рихтман, за что: за процедуры или за интересы строительства?

— Разумеется! Я только хочу констатировать, что…

— Сотрудник Облоблин? — перевел Разберидзе свой длинный взгляд на второго помощника.

Облоблин молча кивнул.

— Зови всех! — разрешил Разберидзе, и Николай побежал к дверям. Едва он сдвинул в сторону засов, как церковь наполнилась множеством людей. Чуть ли не первыми вбежали отец Воскресенский и Обнорцев. Священник с ужасом огляделся вокруг, заметался по церкви, споткнулся о груду битого кирпича, упал подле колокола и судорожно, цепляясь пальцами за обколотый край, стал ощупывать его. Со стоном вырвалось у него «о Гос-по-ди!» — и голова его поникла, тело сотрясалось от рыданий. А стоявший около него Обнорцев старался что-то уяснить себе:

— Какой кошмар, с одной стороны!.. А с другой… Что с другой? Я у них сейчас узнаю, отец Алексий, разве что они будут строить новое здание, а? С другой стороны, пятнадцатый век, это, знаете… А с другой стороны… Уважаемые сотрудники! — подбежал он к столу. — Объясните! Я!..

— Куды прешь? — заорали на него из толпы. — Без очереди? Ты с батюшкой где стояли?! С заду всех были, не пущать его! Очкарик!

Обнорцева затрясли, потянули назад. Сверху упало несколько кирпичей, один из них ударил кого-то по голове. Человек медленно повалился и остался лежать. Люди, посмотрев с опаской наверх, затихли.

— Сотрудники и сотрудницы! Призываю к порядку! — строго произнес Разберидзе. — Кто следующий?

Один из мужиков указал на упавшего:

— Он.

Разберидзе кивнул и поставил у себя в бумагах галочку.

— С ним все ясно. Кто за ним?

— Я буду, — ответил этот же мужик.

— Слушаем.

— Так што, у меня-то што непонятно-то? — начал мужик. — А вон што. Ето-ся, до Медеведя-то, баба мне говорит: «Ты, Пашка-то, я то есть, мотоцикл свой продай, на што он тебе? Мотоцикл продай, жалезо купи на крышу». Я говорю, дура ты, Валюха, глупая, и ништо больше, на мотоцикле я што? — ездию, а крыша-то железная у кого есть в деревне? Верно, а? — повернулся он к толпе. Вокруг одобрительно загудели. — А Валюха у меня какая?..

— Короче, — сказал Разберидзе.

— Што?

— Короче.

— A-а… Без Валюхи, значит… А без Валюхи так оно будет: кончилося у нас с ею скандально, очень даже, не приведи Господь. — Он перекрестился на иконостас и поклонился. — Ну, покрыл я жалезом кровлю. Медведя начали — жалезо отдал, шиферу взамен купил — это я поросенка зарезал. Покрыл, значит, шифером. Ан надо шифер отдавать — отдал. Рубероидом покрыл. Ну рубероид, его тоже по связи с новым енту… ентузеязом…

При этом не слишком ясном звукосочетании из-за стола выскочил Рихтман.

— Извините! — с возбуждением воскликнул он. — Эн-ту-зи-аз-мом. Понимаете? «Энтузиазм» — это вот как звучит. Ну-ка!.. Эн-ту-зи-азм! Давайте все вместе: эн-ту-зи-азм!..