Избранное

— Стыдно, Джим, стыдно. Я так рассчитывал на тебя. Я ведь в самом деле чувствовал, что на сей раз это настоящее, что это надолго. Я некоторым образом как бы невиновен, я думал, что ты особенный, а ты такой же, как все. Не то что бы я тебя обвиняю, — быстро добавил он, желая казаться справедливым. — Я знаю, нелегко жить с таким человеком, как я, да еще когда все вокруг пытаются разрушить то, что ты создал. Видит бог, я знаю, как сильны эти искушения. Противиться этому может только чертовски сильный человек или тот, кто любит. Но ты не то и не другое. В этом нет твоей вины, я тебя не упрекаю. Как я могу? — Шоу не желал, чтоб его прерывали, а потому старался казаться объективным. — В конечном счете, на любовь способны лишь немногие. Ты слишком молод, и я должен был это учитывать. Ты можешь любить только себя, и теперь, когда ты предал самое сокровенное в наших отношениях, ты готов переехать к этому писателю, к этому неудачнику, который так же, как и ты, не способен на глубокое чувство. Да, я наслышан о Салливане, — мрачно сказал Шоу. — Ты, конечно же, этому не поверишь. Ты должен узнать обо всем. Я говорю тебе все это лишь потому, что все еще люблю тебя, несмотря на то, что ты сделал. И еще чтоб показать тебе, что не сержусь. В сущности, я даже счастлив, потому что у меня теперь есть Питер, который будет жить со мной.

Он замолчал, готовый защищаться, но в этом не было нужды. Джим вежливо смотрел на него, думая о том, когда прилично будет уйти. Несколько обескураженный его молчанием, Шоу попытался пройти по воде:

— Я уверен, что Питер сможет мне ответить любовью в той степени, в которой я сам ее даю. По крайней мере, я надеюсь на это. Должны же когда-то закончиться и мои несчастья. Не хочу, чтобы ты думал, что я тебя обвиняю, Джим. Нет, нет. Я знаю, как тебе, должно быть, было трудно. Ведь ты по-настоящему никогда не любил меня, но, по крайней мере, ты со мной был честен. Ты никогда не говорил, что любишь. Но поскольку ты никогда и не говорил, что не любишь меня, я так надеялся и даже верил, что ты меня все же хоть немного да любишь. И только теперь, когда у меня есть Питер, я могу взглянуть на то, что у нас было, на нашу связь, отстраненно и с полным пониманием. Я вижу, что ты просто был зелен. Я и сам виноват, что пытался достичь невозможного.

Джим узнал эту фразу. Это были заключительные слова из его последнего фильма. Крылатые словечки из сценариев нередко закрадывались в речь Шоу.

— Я надеюсь, — продолжал Шоу, подставляя вторую щеку, — что ты поймешь это, прежде чем сделаешь больно и Салливану. Да, я признаю, ты мне сделал больно. Очень больно. Но я на тебя не в обиде. Единственное мое качество, которого ты не найдешь ни у кого больше, я всегда прощаю. Но простит ли Салливан?

Джим пытался изобразить интерес к этому новому вопросу. Ему было известно, что ответ на него вскоре будет получен. Так оно и случилось:

— Понимаешь, Пол Салливан не обычный человек, в этом нет никаких сомнений. Его пригласили сюда, чтобы привлечь снобов, по крайней мере, они на это рассчитывали. Он настоящий интеллектуал, и я думаю, ленивые из Гринвич-Виллиджа считают, что он просто замечательный, хотя он не написал ни одного настоящего бестселлера или какой-нибудь вещи, которую хоть кто-то читал. Уж я-то точно не читал. Конечно, у меня и времени читать особо нет, но ведь я прочел всех классиков: Вальтера Скотта, Дюма, Маргарет Митчел и всю эту братию. А уж они-то были популярны! — Он замолчал, поняв, что перебрал с этой популярностью. — Во всяком случае дело не в том, хороший он писатель или нет. Важно другое. Умеет ли он чувствовать? Достаточно ли он зрелый человек, чтобы прощать тебе твои недостатки? Говорят, он довольно жестоко поступил с одним парнишкой, но я уверен, что тебе повезет больше. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я действительно этого хочу, правда, — улыбка во все лицо почти скрыла ненависть в его глазах.

В этот момент в холле послышались шаги, и в дверях появился темноволосый юноша. Шоу воскрес из мертвых:

— Входи, Питер, выпей с нами кофе. Джим задержался, чтобы попрощаться.

2