Избранное

Дядя Салли — в Рожанах его звали Шлойме, он давно уже в Бризене шамес и школьный учитель — раскрывает объятия и снизу обхватывает длинного Левина за плечи, он знает, что привело его сюда, и говорит:

— Яви лик свой слуге твоему. — И еще говорит: — Яко исчезает дым, яко тает воск от огня, так рассеются враги твои. — Говорит неторопливо и спокойно. Потом сильным тычком отталкивает от себя Левина, хохочет, крутится, упирает руки в бока, так и покатывается со смеху. — Ну, реб ид, — говорит он, — разве ты не знаешь, что нам не по карману унывать!

Хабеданк пересек двор, он уселся у тетеньки Гликли на кухне, вытянув под стол усталые ноги. Пусть они там разговаривают, а мы поговорим здесь.

— Ты без скрипки, — с сожалением замечает Гликля.

На следующий день около полудня, когда Левин и Хабеданк стоят перед зданием суда, подъезжает на одноколке Высоцкий, ему принадлежит второй дом в Полькау, и высаживает тетушку Хузе.

— Под вечер, возле трактира, — бросает он, отъезжая.

И вот все трое стоят у подъезда: Левин, которого это дело касается, Хабеданк, который в него впутался, и тетушка Хузе, которая знает, что сказать.

Дядюшка Салли собирался проводить их, но Левин отсоветовал: сразу двое наших — не стоит. И дядюшка Салли кивнул и вернулся в хедер рассказывать детям, как Артаксеркс сидит на троне, и смеется, и велит привести Эсфирь и как появляется Мардохей, глаза у него большущие, а волосы черные-пречерные.

И вот все трое входят в красную кирпичную коробку. Левин придерживает дверь, тетушка Хузе выступает впереди, направляется к первой двери, стучит, откашливается и отворяет ее. Там сидит секретарь суда Бониковский — старый, седой и бесконечно длинный, как деревенская тяжба о наследстве. Он отрывает палец ото лба, бурчит:

— Вызовут!

— Что? — спрашивает тетушка Хузе и входит.

— Подождите в коридоре, — говорит Бониковский.

— Ну, это мы еще посмотрим. — Тетушка Хузе оборачивается и говорит остановившимся в дверях Левину и Хабеданку: — Входите и закройте за собой дверь.

Теперь ты попался, Бониковский, теперь изволь-ка встать и спросить, по какому вопросу, и выслушать, что будет трещать эта тетка, и не вздумай сказать: «А какое вы имеете к этому отношение?»

Но Бониковский спрашивает.

— Хо-хо! — кричит тетушка Хузе. — Отношение, говорите? У вас что, мозги переболтались! — И тут она выпаливает все, как бог на душу положил еще вчера в ее светелке в Полькау, все слово в слово и все называет своим именем: немец у нее немец, святоша у нее святоша, а дедушка и то и другое и к тому же еще изверг и parobbek.

Тут Бониковский поднимает руки вверх и изрекает пункт двенадцатый:

— Но слушание отложено.

— Отложено? Как так?

Левин выступил вперед, потому что тетушка Хузе на какой-то миг растерялась.

— Господин обер-секретарь, — говорит он, — обращаю ваше внимание на то, что вы обязаны были меня известить.

— Вот именно, — говорит тетушка Хузе, — и я тоже так считаю. Что случилось?

Ровно ничего не случилось. Бониковский сидит, как сидел, старый, длинный.

— Извещение послано, — говорит он.

Тетушка Хузе повертывается к Левину:

— Но ты ничего не получал, Лео? — И снова набрасывается на Бониковского, который думает, что общего у этой старухи с таким вот евреем. — Когда вы написали, что вы написали, и вообще, что это за порядки! — И далее в том же духе: — Безобразие! Неслыханно! — И напоследок: — Чернильная крыса!

— Обращаю ваше внимание… — кричит Бониковский.

— Обращайте, но это вы раньше должны были сделать — и там, где следует.

«Придержите язык», — как раз говорит тетушка Хузе, когда дверь в соседнюю комнату распахивается и на пороге появляется судья Небенцаль.

— Что за шум? — говорит он.

Тетушка Хузе отвечает очень просто:

— А вы помалкивайте, я разговариваю с этим господином.

— Это-то я слышу, — произносит Небенцаль с достоинством.

Бониковский вскочил и, вытянув руки по швам, гаркает:

— Разрешите, господин окружной судья, доложить по существу вопроса.

— Тихо, — говорит Небенцаль. — Речь идет, как видно, — говорит этот пьяница, — о неймюльском деле, вы же подняли крик на весь дом.

— Господин окружной судья, — говорит тетушка Хузе, — это, может, новые какие порядки, но у нас они не пройдут! — Следует лекция об обязанностях суда, в особенности окружного суда в Бризене. — Он же в вашем ведении, не так ли? — И вообще все необходимые разъяснения о том, что такое люди и христиане и что — нелюди и нехристи.

Хабеданк просто слов не находит. «Семьдесят четыре года этой тетке с толстым задом! Черт побери!» — и сплевывает.

Но ничего тут поделать нельзя.

— Когда, разрешите узнать, послано уведомление? — справляется Левин.

— На той неделе, — говорит Бониковский. — Ответчик, как вы сами можете убедиться, не явился.

Да, в самом деле, не явился. Где же он? Значит, все. Можно идти. Хабеданк поворачивается и шагает к двери. Но для тетушки Хузе дело отнюдь не кончено.

— Зайдем на почту, — объявляет она.