Перевод Дедециуса почти неправдоподобно точен и выразителен тоже до крайности. Вслед за переводом и параллельным русским текстом следует немецкий подстрочник и два предшествующих перевода поэмы - Гуго Гупперта и Альфреда Тосса. Каждый из этих переводов имеет свои достоинства, во всяком случае они достойно соперничают друг с другом, а возможность сравнить их между собой и сопоставлять с русским текстом таит особую радость...
Сейчас стало модным употреблять в отношении переводчиков термины "доноры", "литературное донорство". Высокомерные поэты считают, что жертвуют свою голубую кровь тем, кого они переводят...
Но что значит переводить? Это брать и отдавать. Брать от другого, отдавать от себя. Перевод - это высшая степень литературного бескорыстия, высшая форма понимания чужого языка, чужой души, чужой жизни, понимания настолько, что происходит таинственная метаморфоза: я становлюсь тобой, ты мной...
У Пауля Флеминга есть стихи:
Я жив. Но жив не я. Нет, я в себе таю
Того, кто дал мне жизнь, в обмен на смерть свою.
Он умер, я воскрес, присвоив жизнь живою.
Теперь ролями с ним меняемся мы снова.
Моей он смертью жив. Я отмираю в нем...
В этой причудливой диалектике - существо переводческого искусства.
Возьми меня всего и мне предайся ты...
На семинаре один день был специально отведен Генриху Гейне. Видимо, не случайно. Известно, что в гитлеровские времена Гейне был запрещен, книги его сжигали; менее известно, что Гейне тайком читали - не только в домах, в некоторых гимназиях на это отваживались даже учителя на уроках. На отношении к Гейне проверялась человеческая порядочность. Пока человек жив и остается человеком, он сохраняет способность противостоять злу. Даже тем, что полушепотом читает стихи запрещенного классика.
Устроители семинара знали, что за границей иногда, складывается впечатление, будто в ФРГ запрет на Гейне не отменен до сих пор: конфликты вокруг установлений памятников, борьба за присвоение имени Гейне Дюссельдорфскому университету, которая окончилась поражением. Неприятие Гейне - позорное пятно: расизм, отвращение к свободомыслию, старые счеты с "французским духом". Вокруг Гейне кипит борьба и сегодня. В Дюссельдорфе удалось открыть научный центр - Институт Генриха Гейне, создать общество его почитателей. Стихи Гейне, положенные на музыку Шубертом, Шуманом, Листом, пели певцы и певицы в строгих концертных залах. Сейчас молодые шансонье-гитаристы в прокуренных студенческих клубах кричат в микрофон его тексты - песни протеста.
Профессор Лауэр читал лекцию "Гейне в переводах на славянские языки". В странах Восточной Европы, особенно в России, Гейне всегда был больше чем поэт: символ свободомыслия, борьбы, страдания. Из России Гейне в 80-х годах пришел в Болгарию, всколыхнув множество свободолюбивых сердец. В Польше Сенкевич называл его "боевым союзником", им зачитывалась Мария Конопницкая. В Хорватии Гейне воспринимался как предшественник новейшей литературы. В годы войны его книги были у партизан Югославии.
Его "Книга песен" вошла в песни народов. Стихотворение "Азра" стало боснийской народной песней. "Красавица рыбачка" - народной песней грузин, "Хотел бы в единое слово..." - известнейшим русским романсом. Его стихи переводили лучшие поэты славянских стран. Профессор Лауэр говорил о переводах Лермонтова, Тютчева, А. К. Толстого, Блока. Из русских переводчиков XIX века он выделил Михайлова, Аполлона Григорьева, из переводчиков наших дней - Тынянова, Левика. Они, с его точки зрения, нашли к Гейне наиболее верный ключ.
Чем, однако, близок Генрих Гейне людям нашего времени? Я думаю, остротой, беспощадностью мысли, насмешкой над напыщенными, бездарными негодяями, над их затянувшимся, постылым всесилием. Сражаться с ними было опасно: расплачиваться приходилось кровью, жизнью. Навязчивый образ у Гейне - "Enfant perdu", боец, который, не выпуская оружия из рук, все же гибнет: "Nur mein Herze brach..." 1
1 Разбилось лишь сердце мое... (нем.)
Говорят: гибну, по не сдаюсь! У Гейне логический акцент перемещен: не сдаюсь, но гибну! Отсюда особый трагизм его горькой иронии.
Нравственная победа почти всегда дается ему ценой физической гибели; например, в "Фортуне" он яростно наседает на саму судьбу:
Я тебя превозмогу!
Я тебя согну в дугу!
Ты вот-вот оружье сложишь...
И вдруг тут же горестное признание:
Но и мне уж не поможешь...
Цель достигнута, но поэт истекает кровью; над ним восходит солнце победы, но голова его никнет.
Я изранен, изможден,
Дух угаснуть осужден...
Час торжества означает час смерти. Таково состояние мира.