Избранное

В волшебном сне неповторимых утр

Угрюмые мужчины жгут костер

Из толстых книг. Читаю: "Мартин Лютер"...

Такой предстала предо мной она,

Знакомая из песен и молений,

Жестокая, блаженная страна,

Поставленная нами на колени...

Стихотворение помечено 20 декабря 1945 года.

Возвращался я на попутных грузовиках через испепеленную Польшу.

Была ночь в мертвом, неправдоподобном Быдгоще: освещенные луной развалины, совершенно пустая площадь, отель "Полония" и вдруг - словно свадьба призраков - невеста в фате, жених в цилиндре, карета, толпы поляков в английской почему-то форме.

И была еще ночь в Варшаве. На Маршалковской живым было только одно дерево и странно ярко желтели плакаты-простыни: "Ева Бандровска-Турска" певица, о которой я слышал еще в Москве... Все остальное было черно, разбито, виднелись только остовы зданий. Я шел по пространству, которое, видимо, было улицей. В одном из уцелевших домов я увидел свет: елочка горела в витрине. Я толкнул дверь и оказался в небольшом помещении. За стойкой стояла сильно накрашенная женщина с пунцовыми губами, рядом за столиком сидел красивый мужчина лет тридцати, с гладко зачесанными назад волосами, гладко выбритый, похожий на героя польских довоенных фильмов. За двумя-тремя другими столиками сидели женщины.

Когда я вошел, мужчина спросил меня:

- Что пану угодно?..

Я сказал, что хочу поесть и, может быть, что-нибудь выпить.

Мужчина встал и насмешливо, с оттенком угрозы, настойчиво спросил:

- Тебе нужна женщина? Вот эта? - он указал на ту, которая стояла за стойкой. - Но это моя жена! Тебе нужна моя жена?!..

Я ответил, что его жена мне не нужна и что он, очевидно, меня просто не понимает.

- Ах вот как, - сказал он. - Моя жена тебе не нужна. Тебе нужны все эти женщины. - Он посмотрел на меня в упор. - А зачем тебе нужны эти женщины?!

И он уже шел на меня, готовый к драке или, может быть, к чему-то худшему. Я стал отступать к двери, обернулся и вдруг увидел, что в проеме двери стоят трое. Не помню их лиц, помню только чью-то высокую, тощую фигуру. Я понял, что попал в ловушку, но все же сказал:

- Ну зачем вы задираетесь? Я первый раз в Варшаве, очень люблю Польшу...

Все засмеялись.

- Как?! - воскликнул красивый мужчина. - Ты любишь Польшу? За что же ты любишь Польшу?..

- За Мицкевича... За Шопена...

Все притихли... Я стал лихорадочно перечислять:

- За Коперника, Сенкевича, Венявского, Огинского... За Элизу Ожешко...

Мужчина посмотрел на меня с изумлением, потом торжествующе сказал, обращаясь к присутствующим:

- Он интеллигент!.. Налейте ему вина!.. А женщину, - он наклонился ко мне, - можешь найти на Маршалковской.

Это был мой первый "культурный контакт".

2

Грифиус в 1634 году в Данциге. Год для Грифиуса относительно благополучный.

Данциг - город библиотек, академий, торговли, искусств.

Он учится в академической гимназии. Говорят: сила духа. Но дух бессилен, если его не питают знания. Грифиус учился не просто прилежно истово. Языкам, математике, астрономии.

Поэзию и математику в гимназии преподавал профессор Петер Крюгер, обладатель двух небесных глобусов. Крюгер составлял для Данцига астрологические прогнозы.

В те времена увлечение астрологией было повальным. Люди ощутили свою зависимость от далеких светил. Это было не столько суеверием, сколько смутным осознанием себя частицей Вселенной.

Астрологом был великий астроном Кеплер, открывший законы движения планет. Астрология - шарлатанство. Кеплер, однако, шутя говорил: "Конечно, эта астрология - глупая дочка астрономии. Но, боже мой, что сталось бы с умной матерью, если бы у нее не было этой глупой дочки!.."

Кеплер в конце жизни, гонимый войной, нуждой, сделался личным астрологом Валленштейна: посмеиваясь, составлял для него гороскопы. На годы вперед были расписаны "славные побоища", предсказано, что "полководец отличит себя достоинством, храбростью". Валленштейн верил звездам, верил в свою счастливую звезду. В 1634 году его убили заговорщики в крепости Эгер.

В Данциге профессор Петер Крюгер знакомил юношу Грифиуса с учением Коперника. В год, когда Грифиус родился, совет кардиналов внес труды Коперника в индекс запрещенных книг как не соответствующие священному писанию. Потом гнули великого Галилея. Известно, что, находясь под домашним арестом, страшась дальнейших преследований, Галилей уступил, отступился. В том же году, когда Галилей отрекся от себя, от Коперника, Грифиус писал пылкие стихи "К портрету Николая Коперника": "О трижды мудрый дух! Муж больше чем великий..."

Грифиуса пронзило открытие величайшей из истин: "...мы вращаемся вкруг солнца своего!"

Было для него в том году и другое открытие. В Данциге Грифиус встретился с Мартином Опицем.