Избранное

Г-н Цаунер удивляется: что там интересного? Ах эти смутьяны! Для них Дахау - все еще лагерь смерти, они требуют обелисков, траурных манифестаций, никак не хотят успокоиться. Корреспонденту английской газеты "Санди экспресс" г-н Цаунер сказал:

- Не забывайте, что в Дахау содержалось много уголовников и гомосексуалистов. Неужели мы должны воздвигать этим людям памятники?..

Я познакомился с Иваном Ивановичем Гордеевым - крепким, веселым человеком из Караганды. У него славная должность: командир горноспасательного взвода. Когда на руднике беда - обвал или отравление газами, - Иван Иванович вместе со своими бойцами спешит горнякам на выручку.

Вот этого Ивана Ивановича должны были убить: сжечь живьем, отравить "Моноксидом" или уморить голодом. В 1941 году в районе Кировограда он попал в окружение, а затем в плен. Его привезли в Штутгарт, в литейном цехе завода компании "Роберт Бош" советскому лейтенанту Ивану Гордееву приказали работать на гитлеровскую Германию. Но лейтенант Гордеев не был предателем он бежал на юг, к Боденскому озеру, по тому самому маршруту, по которому теперь возят туристов, желающих ознакомиться с красотами немецкой природы.

Летом 1960 года я повидал эти живописные места. В соответствии с контрактом хозяева отелей преподносили нам сувениры, угощали пивом, стоимость которого была заранее оплачена туристской фирмой, а хозяйские дети выходили навстречу с букетиками купленных за счет фирмы цветов и застенчиво улыбались.

На Боденском озере, в Констанце, мы любовались старинным собором и идиллией германо-швейцарской границы: Констанц находится на самой границе со Швейцарией. Каждое утро немецкие домохозяйки отправляются с кошелками за границу: в Швейцарии дешевле кофе.

Опрятные, белые дома, синее озеро, курортная послеобеденная истома... В Констанце мы думали о благах мирного времени: какой ценой, чьею кровью и чьими страданиями оплачен этот курортный покой на Боденском озере?

В январе 1943 года в Констанц доставили трех беглецов: Гордеева, Дерюжина и Киченко. Едва ли их могла интересовать живописность пейзажей, а старинного собора они так и не увидели - их привезли прямо в тюрьму, а до этого долго мучили в гестапо.

Гордеев вспоминает об этом, как о наваждении. Лицо гестаповского офицера: "У нас не отпираются!.." Удар плетью. Девица-переводчица: "Я тоже русская, из Санкт-Петербурга. Советую говорить правду. Удар плетью. Волокут на "козла" Дерюжина. Удар. Потом - какая-то странная фигура с копилкой: "Сбор денежных средств для армии". Гестаповцы достают кошельки. Бренькают пфенниги. Удар плетью. Восемнадцать ударов. Бреньк... Бреньк... Бреньк.

Из Констанца Ивана Гордеева переслали в штрафной лагерь в Карлсруэ. Двадцать девять дней показались вечностью: холод, похлебка, гимнастика. Четыре часа подряд: "Встать! Сесть! Встать! Сесть!.." Приседание с кирпичами на вытянутых руках. Ночью: "С коек марш! Бегом! Лечь! Лечь лицом в лужу!"

За двадцать девять дней из трехсот обитателей лагеря в живых осталось пятьдесят. На тридцатый день собрали оставшихся - поляков, французов, русских, - сказали: "Лагерь расформировывается. Пойте!"

16 марта 1943 года Иван Иванович Гордеев прибыл в Дахау. Мне он рассказывал:

- Как подвезли к лагерным воротам, я сразу подумал: где-то я такие ворота видел? Потом догадался: в кино. Показывали у нас до войны фильм "Болотные солдаты", про немецких антифашистов. И песня там была:

Болотные солдаты,

Мы выйдем из проклятых

Болот...

Выйдем ли?

Попал я поначалу в карантинный блок помер девятнадцать. Из нашего блока десять человек выбрали на эксперименты по замораживанию. Был у нас такой паренек - Николай. Он выдержал двенадцать экспериментов. За это была ему от начальства награда - разрешили волосы носить, ходил он по лагерю с чубом...

...Из карантинного блока перевели меня в команду по уборке крематория. Много чего насмотрелся, страшные вещи видел. Но я сейчас о другом хочу рассказать. О болотных солдатах. Там, в Дахау, я, как говорится, на практике убедился в том, что человек, который верит в свое правое, рабочее, партийное дело, непобедим! Познакомился я с одним узником - немцем. Звали его Бернгард Квандт. Бывало, грызет тебя тоска, невмоготу становится, тошнит от голода, от усталости, от трупного запаха, а Бернгард Квандт подойдет, положит на плечо руку и говорит: "Ничего. Мужайся, товарищ! Мы же с тобой революционеры!"

Многое он мне рассказывал: о немецком революционном движении, о братстве русских и немецких рабочих, о том, как борются против Гитлера немецкие коммунисты.

"Понимаешь, Иван, - говорил Бернгард Квандт, - они могут убить меня, тебя, тысячи таких, как мы. Но они не в состоянии уничтожить веру в коммунизм. Ничего у них с этим не выйдет!"