Избранное

Выпуская из рук метрику, рабочие уже больше никогда ее не получали – оставляли хозяину на память о себе. Таким образом, в лавке набралось два чемодана, набитых доверху метрическими свидетельствами, и каждое стоило пятьдесят лир. Безумные деньги! Какую метрику ни возьми, под каждую можно выдавать вексель в пятьдесят лир!.. Если бы наш хозяин и дальше вел так дело, в стране не осталось бы метрических свидетельств. Не было бы ни метрик, ни «безбожного» сыра…

Не могу умолчать и о своем добром сердце.

– Пощади, ага, дам тебе пять лир бумажками, отдай метрику! – умоляли меня рабочие.

И мне поневоле пришлось включиться в добрые дела хозяина. Те, кто приносил мне пять лир, получал из чемодана метрику.

Путаница получилась невероятная. Кто до прихода к нам был Али, становился вдруг Мемедом, а Мемеды, немного удивляясь, превращались в Юсуфов или Хасанов. Лица, отбывшие воинскую повинность, призывались в армию еще раз, а те, кто никогда не служил, так и не призывались. Холостые юноши, сами того не ведая, с нашей помощью оказывались солидными отцами семейств, села – городами.

С тех пор прошли годы. Но еще и теперь в газетах можно встретить сообщение, где о живых говорится как о мертвых, а о мертвых – как о живых.

Но вот наконец хозяин раскусил мои проделки. Это случилось так. Был зимний день. Он замерз у себя в палатке и говорит:

– Принеси-ка сюда метрические свидетельства, растопим ими печку, хоть согреемся.

Я принялся отговаривать его.

– Продайте лучше мне эти метрики по пятьдесят курушей за штуку, – попросил я.

Хозяин тут же смекнул, в чем дело, но мы уже сожгли один ящик.

– Не стыдно тебе! – сказал он. – Как только поднимается у тебя рука творить зло там, где ты получаешь свой хлеб!

Но потом мы нашли с хозяином общий язык. За каждую метрику, проданную за пять лир, я получал одну лиру комиссионных. Вот отсюда-то и начались несчастья с Або.

Нанялся к нам один рабочий по имени Або. В первую неделю он не заходил в лавку. В конце недели десятник дал Або картонных кружочков на шесть лир. Небывалое дело: и на вторую неделю Або не показался в лавке!

– Хозяин, – сказал я, – надо выгнать этого Або.

Но хозяин добрый человек.

– Нельзя, – ответил он. – За что ты его выгонишь? Он один бьет столько камня, сколько четверо не набьют. Знаешь, оп из деревни приехал с сумой, набитой лепешками – размачивает эти лепешки в речушке, потом кладет в них траву, собранную в горах, и сворачивает, как голубцы. Называет он свою еду «заправкой».

– Господи боже мой! Хозяин, давай выгоним этого Або. Если рабочие начнут питаться такой «заправкой», лавка прогорит.

Как я ни просил выгнать Або, хозяин, человек с добрым сердцем, меня не послушал.

В конце каждой недели Або получал на шесть-семь лир картонок. Так он проработал три месяца. В конце третьего месяца Або является к хозяину с засаленной фуражкой, полной картонок.

– Давайте мне расчет, я ухожу! – сказал он.

Хозяин посчитал картонки. Або полагалось семьдесят три лиры.

Вот так! Весь-то оборот нашей лавки – пятьдесят лир! И все расчеты крутятся в пределах пятидесяти лир.

– Хорошо, Або, мы тебе все заплатили. Счастливого пути, ступай! – сказал хозяин.

– Нет, господин, эти картонки в других местах не ходят! – ответил Або. – Я не хочу поддельных денег, давай мне настоящие.

Хозяин отдал ему деньги.

– Верните мне и метрику, – потребовал Або.

Я вытащил из ящика первую попавшуюся и протянул ему.

– Это не моя! – заявил Або, хотя не умел ни читать, ни писать.

– Твоя, Або!

– Нет, зачем обманываешь!

Одно несчастье с этим Або! Ящик набит доверху. Как в этой куче разыщешь метрику Або?

– Вот твоя, Або!

– Нет. У моей края рваные!

Дал ему другую, с рваными краями.

– Нет. У моей другая сторона полосатая!

Да, Або не обманешь!

– И эта не моя! У моей листочек обрезан вот так!.. А это уж совсем не моя. У моей низ оборван!

Я перебрал все метрики по одной. Его так и не попалась. Значит, я продал ее кому-нибудь за пять лир!

– Або, я,тебе дам две метрики, три, четыре, пять, – говорю я.

– Отдай мою, бей! – твердит он.

– Слушай, Або, – говорит в конце концов хозяин, – бери лучше, что тебе дают, не то я сделаю с тобой такое, что всю жизнь помнить будешь?

И тут вдруг хозяина осенило:

– Або, послушай… Я тобой очень доволен. Почему ты уходишь от меня? Оставайся. Я сделаю тебя надсмотрщиком. Лицо Або сразу подобрело.

– Спасибо, бей, – сказал он.

В тот же день Або пошел в город. Оттуда он вернулся таким, что его никто не мог узнать. Он сбросил галоши, привязанные веревочкой, и надел скрипучие сапоги гармошкой. Залатанные шаровары сменил на штаны из темно-синей саржи. Купил он и пиджак. На голове его была совершенно новенькая фуражка, в правой руке – кнут, которым он постукивал по сапогам, во рту – свисток, который придерживал левой рукой.

Когда Або стал надсмотрщиком, свисток его не умолкал. Вол он теперь себя вызывающе. Но день и ночь твердил: «Спасибо хозяину».

Вот к чему привели благодеяния хозяина.

Вечером как-то Або зашел ко мне и попросил написать письмо в деревню.

– А ты написал, что я стал надсмотрщиком? – спросил он.