Избранное

— Но если она так думает, почему она не торопится тоже?

— Потому что она не такая, она гораздо благороднее. Она тем более настаивает на продолжительной помолвке, что хочет дать мне время…

— Время отказаться от нее ради другой женщины?

— Если я захочу.

Госпожа Оленская наклонилась и неподвижным взглядом посмотрела в огонь. С тихой улицы до Арчера донесся приближающийся топот ее лошадей.

— Да, это очень благородно, — с легкой дрожью в голосе произнесла она.

— Очень. Но это смешно.

— Смешно? Потому что вы не любите никакую другую женщину?

— Потому что я не собираюсь жениться ни на какой другой женщине.

— А-а-а. — Снова наступило долгое молчание. Наконец она подняла на него глаза и спросила: — Эта другая женщина… она вас любит?

— О, никакой другой женщины нет. То есть та особа, о которой думала Мэй… она никогда…

— Тогда зачем вам так торопиться?

— Вот ваша карета, — сказал Арчер.

Она приподнялась и отсутствующим взглядом посмотрела вокруг. Веер и перчатки лежали возле нее на диване, и она машинально их взяла.

— Да, мне, пожалуй, пора ехать.

— Вы едете к миссис Стразерс?

— Да. — Улыбнувшись, она добавила: — Я должна ездить туда, куда меня приглашают, иначе мне будет совсем одиноко. Почему бы вам не поехать со мной?

Арчер почувствовал, что любой ценой должен ее удержать, должен заставить ее подарить ему остаток вечера. Не отвечая на ее вопрос, он продолжал стоять, опершись о камин, устремив глаза на руку, в которой она держала перчатки и веер, словно желая проверить, хватит ли у него сил заставить ее их отбросить.

— Мэй угадала правду, — сказал он. — Другая женщина есть — но не та, про кого она думает.

Эллен Оленская молчала и не шевелилась. Через некоторое время он подошел, сел с нею рядом и, взяв ее руку, тихонько разжал ее, так что перчатки и веер упали на диван между ними.

Она мгновенно поднялась и, высвободив руку, передвинулась к противоположной стороне камина.

— Прошу вас, не пытайтесь со мною флиртовать! Слишком многие это делали, — нахмурившись, воскликнула она.

Арчер покраснел и тоже встал. Более горького упрека бросить ему она не могла.

— Я никогда не пытался, с вами флиртовать, — сказал рн, — и никогда не буду. Но вы та женщина, на которой я бы женился, если б это было возможно для нас обоих.

— Возможно для нас обоих? — Она с неподдельным изумлением на него взглянула. — И это говорите вы — когда вы сами сделали это невозможным?

Он устремил на нее взгляд, словно отыскивая путь во тьме, сквозь которую пробивался один-единственный ослепительный луч света.

— Я сделал это невозможным?

— Вы, вы, вы! — закричала она. Губы у нее дрожали, как у ребенка, который вот-вот заплачет. — Разве не вы заставили меня отказаться от развода, разве не вы объяснили мне, что это эгоистично и дурно, что надо пожертвовать собой ради сохранения священных уз брака… ради спасения семьи от огласки и от скандала? И потому, что моя семья должна стать вашей семьей… ради Мэй и ради вас я поступила так, как вы мне велели, так, как, по вашим словам, я должна была поступить. — Она неожиданно рассмеялась. — Я и не скрывала, что делаю это ради вас!

Она снова опустилась на диван, поникнув среди волнистых складок своего праздничного наряда, как усталая маска после карнавала, а молодой человек стоял у камина, не сводя с нее глаз.

— Боже мой, — простонал он, — а я-то думал…

— Что вы думали?

— Не спрашивайте меня, что я думал!

Все еще глядя на нее, он увидел, как давешний жгучий румянец, поднимаясь от шеи, заливает ей лицо. Она выпрямилась и исполненным сурового достоинства взглядом отвечала на его взгляд.

— И все же я вас спрашиваю.

— Понимаете… в том письме, которое вы дали мне прочитать… было сказано…

— В письме моего мужа?

— Да.

— Того, что сказано в этом письме, я не боялась. Боялась я только одного: навлечь позор и бесчестье на всю семью — на, вас и Мэй.

— Боже мой, — опять простонал он, закрывая лицо руками.

Наступившее вслед за этим молчание легло на них тяжким грузом непоправимой утраты. Арчеру казалось.

будто оно придавило его, как собственное надгробие, и во всем бесконечном будущем нет ничего, что когда-нибудь снимет этот груз с его души. Он не двигался, не отнимал от лица рук, и закрытые глаза его продолжали смотреть в непроглядную тьму.

— По крайней мере я любил вас… — вырвалось у него. С другой стороны камина, из уголка дивана, где, как он думал, она все еще сидела, послышалось слабое сдавленное рыдание, словно плакал ребенок. Он вскочил и подошел к ней.

— Эллен! Что за безумие? Почему вы плачете? Все, что было сделано, можно переделать. Я пока еще свободен, и вы тоже освободитесь. — Он обнял ее; лицо ее, словно мокрый цветок, коснулось его губ, и все их напрасные страхи рассеялись, как призраки в лучах восходящего солнца. Зачем же было целых пять минут спорить с нею через всю комнату, когда от одного лишь прикосновения все сразу стало так просто?

Она ответила на поцелуй, но тотчас же вся сжалась в его объятиях, отстранила его и встала.

— Бедный Ньюленд, рано или поздно это должно было случиться. Но это ничего не меняет, — сказала она.

— Это меняет всю мою жизнь.