Избранное

— Э-хе-хе, человек не знает, за какие грехи в прежней жизни придется ему расплачиваться. С вашего позволения, зовут меня Исикава Годаю, я крестьянин из одной глухой деревни в провинции Сига. Раньше я держал много слуг, лошадей, обрабатывал землю, снимал богатый урожай осенью и радовался весне. Жил я, ни в чем не зная нужды. А у меня был единственный сын, Гоэмон, парень сильный и ловкий. Я растил его, лелея надежду, что в старости он будет мне опорой. Но случилось так, что душа его охладела к крестьянскому труду, он увлекся бесполезным воинским искусством, занялся борьбой дзюдо и торитэ.[14] Темными вечерами стал он выходить на дорогу и задирал прохожих. Мало-помалу им овладела жадность. Гоэмон стал похаживать к мосту Сэта и в грабежах превосходил знаменитых Дао-Чжи и Тёхана.[15] Скоро он сделался главарем разбойников нашего края. В его шайке собрались злодеи под стать ему самому, и, кроме четверых главных разбойников Сэкидэра-но Баннай, Сакамото-но Котора, Отова-но Иситиё, Дзэдзэ-но Тороку, были там Тёмару по прозвищу Отмыкающий Запоры, Кадзэноскэ — Ручные Мехи, Данхати — Роющий Подкопы, Сарумацу — Скользящий по Веревке, Карудаю — Ныряющий в Окна, Тацудэн — Ломающий Решетки, Ямиэмон — Подражающий Кошке, Сэнкити — Прячущий Факел, Хаявака — Обирающий Меч и другие. Гоэмон распределил между ними обязанности, и шайка принялась грабить окрестные деревни. Каждую ночь пугали они спящих жителей. Преступления творились все чаще и чаще, и я постоянно твердил сыну: «Небо тебя проклянет, тебя начнут разыскивать. Какова же будет расплата за все твои злодеяния?» Но Гоэмон только еще пуще распалился. Он связал меня, родного отца, веревками, сказал: «Так вот же тебе!..» — обобрал родительский дом и, обворовав таким образом самого себя, отправился в столицу, прихватив дружков. А ко мне ворвалась толпа головорезов, у которых были свои счеты с Гоэмоном, с воплями: «Вместо сына изрежем отца, но так, чтобы оставить в живых!» Вот они-то меня и терзали. Но человеку всегда жаль уходить из жизни, даже если на теле его места целого нет. Сменил я ремесло и теперь занимаюсь морским делом, опасным для жизни — перевожу людей на лодке.

Пока старик рассказывал свою печальную историю, лодка подплыла к берегу, и пассажиры ступили на землю.

— Бывают же такие злодеи на свете! В бесчинствах Гоэмон не уступит даже индийскому царю Аджатасатру или преступному китайскому императору,[16] — говорили они, расходясь в разные стороны со слезами на глазах.

А между тем Гоэмон средь бела дня ездил верхом на коне по столице. Впереди шло трое копьеносцев, а сзади слуги несли дорожные шкатулки, сундучки с обувью и все, что полагается. Разыгрывая из себя знатного самурая, Гоэмон внимательно глядел окрест и обдумывал новую крупную кражу. У них было так заведено, что в случае малейшей опасности приятели Гоэмона били в большой колокол, созывая сообщников. Сам Гоэмон скрывался в зарослях бамбука в квартале Рокухара, где устроил школу для ночных грабителей. Разбойников, которые волею небес еще не попались в сети закона, он сделал учителями всех тонкостей воровского мастерства. Юных бездельников, еще носивших детские прически, он обучал лазить по карманам, отчаянных парней учил грабежу. Людям с мало-мальски приятной наружностью передавал секреты мошенничества, а деревенских наставлял, как воровать хлопчатую вату. Гоэмон посвящал учеников в тайны сорока восьми приемов воровского искусства и занимался с ними до тех пор, пока они не заслужат грамоты с печатью.

Впоследствии более трехсот его подручных, нарушив заповеди Гоэмона, днем и ночью бесчинствовали в столице, и вскоре все были схвачены. Разбойников вывезли к Ситидзёгавара, к руслу реки, для острастки и в назидание всему свету. В громадном котле вскипятили масло и, бросив Гоэмона вместе с его сыном в этот котел, сварили заживо. Чтобы спастись от нестерпимого жара, Гоэмон встал ногами на семилетнего сына, ведь все равно того ждала неминучая смерть.

В толпе раздались смешки.

— Я сократил его муки из любви к нему! — крикнул Гоэмон.

— Если бы ты и впрямь понимал, что такое любовь к детям, ты не дошел бы до такого. Мучения в огненном котле — это возмездие за то, что ты связал веревками родного отца! А на том свете тебя ждет огненная колесница, и демоны разорвут тебя на части и сожрут, — так говорили люди. Все его осуждали.

Монах, странствующий в сумерках, или Хижина в горах Кумано — жилище доброй сердцем девицы

«Сыплет снег, сыплет град», — слышится детская песенка. Деревенские девочки сбежались под сосны, в которых гуляет ветер, и собирают в подолы кимоно снег и крупинки града, падающие с веток. Дети не чуют холода, заползающего в незашитые рукава кимоно, им только жаль, что день уже смеркается. Тут у подножия горы показался странствующий монах, верно, совершавший паломничество в Кумано.[17] С трудом преодолев крутые горные перевалы, он наконец добрался вниз и подошел к играющим девочкам.