Избранное

А этот человек жил в городе Эдо провинции Мусаси, в конце улицы Коами, где пристают морские суда, и занятие его было — посредничество по найму судов. Постепенно его заведение начало процветать. Возрадовавшись, он написал на тушечнице, что носил у пояса: «Судно счастья», спрятал в нее деньги и давал ссуды по сто монов. Скоро до самых отдаленных побережий докатился слух, что тeм, кто взял у него взаймы, большое счастье валит. Деньги ежегодно пускали в оборот, и каждый год они вновь возвращались, принося вдвое больше процентов. На тринадцатый год один кан, занятый в Мидзумадэра, превратился в восемь тысяч сто девяносто два кана.[28] И тогда этот человек погрузил деньги на почтовых лошадей, что идут без подмены по всему Токайдоскому тракту от Эдо до Осака, и отправил в Мидзумадэра. Когда в монастыре разгрузили поклажу, монахи от удивления даже руками всплеснули. После стали держать совет и порешили: «Пусть об этом помнит народ на долгие времена». Пригласили многих плотников из столицы и воздвигли пагоду. Вот благословенные проценты!

А у того купца в домашней кладовой всегда свет горит. Имя его — Амия — известно по всей Мусаси. От родителей наследства не получил, так начал наживать добро собственным умением. Как накопил более пятисот кан[29] серебра, считай, уж состояние сколотил, а перевалило за тысячу — значит, богачом стал. От таких денег сколько еще миллионов родится! Можно здравицы петь.

Ветерок от веера, что сломался во втором поколении

Знаменитый в столице скряга

Сын, что подобрал один бу и погубил контору

Приятно видеть у людей сливу и вишню, сосну и клен,[30] да еще лучше золото и серебро, рис и деньги! Чем горами в саду,[31] приятней любоваться амбарами во дворе. Накупленное за все четыре времени года — вот райская утеха для глаз! Так решил один человек, и, хоть жил он в нынешней столице, никогда не ходил за мост Сидзё к востоку, не бывал за воротами Тамба к западу от проспекта Омия,[32] не водил знакомства с монахами, не знавался с ронинами. Простудится ли немножко или глисты заведутся — домашними средствами лечился. Днем с головой погружался в дела, ночью из дома не выходил. Только одно имел развлечение — напевал для собственного увеселения песенки, что выучил в молодые годы, и то вполголоса, чтобы соседей не беспокоить. Книг при свете лампы не читал — масло берег. Как начал жить, так ни копейки не потратил на забавы. За всю жизнь не бывало, чтоб он оборвал, нечаянно наступивши, шнурок от сандалий или порвал рукав о гвоздь. Во всем был осмотрителен, за одну свою жизнь накопил две тысячи кан и достиг восьмидесяти восьми лет. «Вот счастливец!» — говорили все и просили вырезать палочку заглаживать рисовую меру — на счастье.

Но каждой жизни приходит конец. Старик внезапно умер, когда сеял осенний дождичек, а у смертного ложа остался единственный сын. Все наследство ему досталось! В двадцать один год богачом стал!

Сынок больше отца почитал скупость. Толпе родственников даже одной палочки для еды не подарил на память.[33] Кончился седьмой день траура, а на восьмой уж он отворил ставни в лавке и сердцем и душой предался делам. Чтобы не проголодаться раньше положенного часа, даже на пожар посмотреть и то быстро не бегал. В таком мелочном скряжничестве и проводил дни, и вот наступил закат года, рассвело, а он и подумал: «Ведь сегодня как раз годовщина, поминки по отцу!» И пошел в приходский храм. На обратном пути вспомнил прошлое, и слезы покатились на рукав: «Ведь вот эта домотканая цумуги в клетку, еще папенька ее носил, приговаривая — сносу ей нет! А тут как подумаешь, какая печальная судьба! Проживи он еще двенадцать лет, было бы ровно сто. Молодым изволил умереть. Вот незадача! Ведь в убыток ему это!» Даже и тут на первом месте жадность. Так шел он домой, как вдруг возле Мурасакино у бамбуковой изгороди вокруг огорода лекарственных трав сопровождавшая его служанка подняла какое-то письмо той же самой рукой, что несла пустой мешок из-под жертвенного риса, и подала ему. Он взял и посмотрел: «Госпоже Ханакава от Дзисана». На обороте подпись, заклеено рисовым тестом, тщательно приложена печать, а сверху затейливо выведено кистью: «Пять великих бодисатв силы».[34]