Избранное

Плотник Лемонье, молчаливый, сухопарый человек лет пятидесяти, с острым, длинным носом, тихо лежал у огня. Перед наступлением темноты с ним случилось несчастье: попав ногой в щель между досками, он упал так неловко, что сломал себе ногу. Да еще, падая, головой ударился о кирпич, и теперь все лицо его было в кровоподтеках. Его положили к костру, завернув в два одеяла.

Конрад, все еще не выпуская шкатулку, нагнулся к больному. Глаза у того были закрыты.

— Вроде спит, — неуверенно сказал Конрад. — Разбудить его, что ли?

— Он, похоже, не спит, а сознание потерял, — мрачно подал голос Песталоцци.

Все молчали.

— И с чего бы ему терять сознание? — нерешительно спросил кто-то.

— От удовольствия, — буркнул Песталоцци, — что может полежать тут на свежем воздухе.

Лицо у плотника было неподвижным и белым; у носа, на левом виске, на подбородке чернели полоски засохшей крови.

— Эй, Лемонье! — позвал Конрад, осторожно тыча того пальцем в плечо.

— Все же надо было снести его вниз! — сказал Рюттлингер.

Рабочие в растерянности топтались возле незадачливого своего товарища.

— Как же это мы ничего не заметили? — задумчиво проговорил Нэгели. — А он-то — и словом не обмолвился, что ему плохо.

— От него слова лишнего и в хорошие времена не услышишь! — отозвался кто-то.

В наступившем молчании еще яснее слышался шум толпы, веселящейся и танцующей глубоко внизу. Граммофон, осипший уже, все играл свадебный марш из «Лоэнгрина». Но толпа заметно редела: глядя сверху, можно было заметить все больше щелей и прогалин меж скоплениями темных фигур.

— Все же надо бы как-то его спустить. Вдруг у него внутри что-то! — повторил Рюттлингер.

Конрад снова легонько толкнул Лемонье. Тот открыл глаза. Все смотрели ему в лицо и не знали, что спросить.

— Замерз? — наклонился к плотнику Серафен.

Тот не ответил.

Фернан опустился рядом с ним на колени, внимательно заглянул ему в глаза.

— Давай мы тебя домой отправим, Лемонье, — сказал он.

— Нет, — тихо, но отчетливо ответил плотник, — домой я не пойду!

Рабочие неловко молчали.

— Мы тебе еще не сказали: скоро, наверно, придется костер погасить, — продолжал Фернан. — Тогда ты не очень-то сможешь лежать здесь!

Лемонье затряс головой.

— У меня все в порядке, — прошептал он.

— А чего тогда теряешь сознание? — заорал Песталоцци.

Больной улыбнулся:

— А ты так и ходишь без башмака? Отдайте ему мой!

И он снова закрыл глаза.

— Больно ногу-то? — спросил Рюттлингер.

Рыжий гребень огня все заметнее припадал к кирпичам под усиливающимся ветром. Языки беспокойно метались, выбрасывая пригоршни красных и желтых искр; дым, недавно еще поднимавшийся ровным столбом, стал метаться, лохматиться.

— Ты за нас не тревожься, Лемонье, — снова начал Фернан. — Полицейскому, что под люком дежурит, мы так и скажем, что у нас тут несчастный случай. Не посмеют они этим воспользоваться!

— Ты уверен? — сказал кто-то сзади.

— В костер не подбрасывать больше? — спросил Нэгели.

Фернан все смотрел в лицо Лемонье. Тот открыл глаза.

— Зачем столько слов? — сказал он тихо. — Я остаюсь здесь!

Рабочие сели заканчивать ужин. Бернар все не мог наиграться с птичкой.

— Так что там все-таки за секрет с этим хлебом? — спросил Рюттлингер, повернувшись к огню спиной, чтоб использовать остатки тепла от костра.

Холод усиливался чуть ли не с каждой минутой; словно некая ледяная волна, спустившись с далеких гор, как раз в этот момент накатила на город. Граммофон внизу смолк, шум стихал, распадался на отдельные голоса. Толпа быстро рассеивалась.

— Вода! — сказал Фернан. — Вода тут почти так же важна, как мука…

— Все же я подброшу в огонь, — перебил его Нэгели. — Ветер пока еле дует!

— Вода — очень важная вещь, — продолжал Фернан. — В водопроводе она слишком жесткая, плохо смешивается с мукой. Или очень долго надо месить, пока вода не смягчится; с тебя семь потов сойдет, а она все не та, какая требуется. Жена у меня родник один знает: струйка — с палец, зато уж вода там, старина… прямо сливки!

— Где же этот родник? — спросил Рюттлингер.

Честное широкое лицо Фернана попыталось сложиться в лукавую ухмылку.

— Хо-хо, — сказал он, — чтоб ты тоже воду оттуда брал? Если выйти на Пре-Каталан, то по правую руку…