Избранное

Они нашли магазин в северной части Фридрихштрассе, и маленький господин в темно-синем пушистом пальто устроил так, что владелец магазина продал подошедшую Хайнштоку шляпу без карточки на одежду. Второй раз в этот день Хайншток констатировал неотразимость господина Аримонда.

— Но самый невероятный момент в тот день был тогда, когда я проезжал мимо канавы, в которой только что стоял, выгребая мокрый грунт, — рассказывал он Кэте. — Хотя я и прижался к спинке сиденья, в канаве я видел их всех: Дитриха, Зеннхаузера, Фишера и всех остальных. И они меня видели. Конечно, ни один не рискнул помахать мне. Невероятно и ужасно было то, что я сразу же почувствовал: я больше не принадлежу к их числу.

Человек, проезжавший теперь мимо них в автомобиле, был уже совершенно другим, не тем, кто недавно стоял в канаве. Конечно, тогда я так не думал, так я подумал только сегодня. Тогда я лишь хотел, чтобы они меня не заметили.

Следуя совету Аримонда, Хайншток не снял шляпы, когда они вошли в фойе «Кайзерхофа».

— После того как устроитесь в номере, можете спуститься уже без нее, — сказал он.

Судя по всему, портье в отеле не заметили в нем ничего особенного. Он был просто одним из тех, кто составлял свиту господина Аримонда, их многолетнего и высокочтимого гостя, которого здесь принято было окружать сердечностью — едва заметный оттенок этой чрезмерной сердечности или особого рвения промелькнул и тогда, когда Хайншток вместо удостоверения личности представил справку об освобождении из концлагеря Ораниенбург: и такое уже бывало в «Кайзерхофе»; Аримонд с каменным лицом стоял рядом. Он позаботился обо всем: комната Хайнштока находилась рядом с его комнатой, и Хайншток нашел там белье, галстуки, туалетные принадлежности, светлый плащ и чемодан. Аримонд не скрывал, что вещи были из его личного гардероба.

— Мне вас описали, — сказал он. — Я знал, что вы примерно моего сложения. Только жира моего у вас нет. — Он от души рассмеялся.

Когда он снял в комнате пушистое темно-синее пальто, Хайншток увидел на лацкане его пиджака золотой партийный значок. Он был одет с иголочки — темно-синий костюм в едва заметную полоску облегал его полное тело, вероятно, такое же розовое, вымытое и ухоженное, как и его лицо. Белая шелковистая грива, больше не прикрытая шляпой, придавала ему вид маленького, хорошо приглаженного щеткой льва.

— Ты, наверно, хочешь знать, как выглядит Аримонд, — сказал Хайншток Кэте. — Однажды я был приглашен к нему на виллу в Кобленце, и когда мы сидели за столом, его жена, показывая на него, сказала: «Правда, он очень похож на Прёпхена Шика?» А он нисколько на нее не обиделся, абсолютно не был этим задет, а, наоборот, весело засмеялся.

— Прёпхен Шик! — воскликнула Кэте.

— Да, — сказал Хайншток, — он настоящий маленький рейнский пижон.

Слово «пижон» он тоже освоил только тогда, когда поселился в районе Рейнских Сланцевых гор.

Во время обеда в ресторане «Кайзерхоф» Аримонд просветил Хайнштока относительно той роли, которую он играл в нерудной горнодобывающей промышленности, сообщил, что завтра возьмет его с собой на Запад, и объяснил, чем тот будет заниматься. Делать там особенно нечего, сказал он, но ему нужен надежный специалист, каменоломни надо охранять, даже если они законсервированы. Умеет ли Хайншток водить машину? Хайншток ответил утвердительно. Аримонд предложил ему жалованье в 800 марок и бесплатное жилье. Они перешли на профессиональные темы.

— Да вы ничего не едите, — сказал Аримонд. — Ну, это придет.

Он протянул ему несколько купюр, извинился, сказав, что после обеда у него заседания. Хайншток поначалу решил остаться в своей комнате, потом все же вышел на улицу; надев плащ и шляпу, он отправился по Вильгельмштрассе и Унтер-ден-Линден к Опере, свернул направо, дошел до Жандармского рынка и через Моренштрассе вернулся к отелю. В киоске на Моренштрассе он купил газету и у себя в номере начал ее читать. Заметив, что всякий раз, когда в коридоре раздаются шаги, он прерывает чтение и прислушивается, остановятся у его двери или пройдут мимо, он спустился в фойе, сел в кресло, стал читать газету, листать журналы, лежавшие на столе, рассматривать лепные украшения на колоннах, панели из ценных пород дерева, люстры. Около шести часов он поднялся наверх, принял ванну, побрился, надел сорочку из оставленных Аримондом, повязал самый скромный галстук и, осмотрев себя в зеркале, остался доволен, что старый вельветовый костюм с накладными карманами все еще ему впору.

Только за ужином Аримонд помог ему разгадать загадку. Ужин вообще проходил приятнее, чем обед, потому что Хайншток внезапно ощутил аппетит и с наслаждением съел венский шницель и жареный картофель. Аримонд заказал бутылку рейнского, обратив внимание Хайнштока на марку и возраст вина. Потом рассказал, что весной был в Судетской области, участвовал в переговорах о присоединении тамошней промышленности к рейху.

— В каких же местах вы там были? — спросил Хайншток.

— В Райхенштайне, Винтерберге, Крумау и еще в нескольких таких же захолустных дырах, — сказал Аримонд. — А что?