Избранное

Эта борьба за существование продолжалась уже лет десять и обошлась Талибу-эфенди в несколько сот акров земли и две-три сотни оливковых деревьев. Из трех некогда принадлежавших ему домов на задворках квартала Шехзаде-баши у него остался лишь один — тот, в котором он жил сейчас с семьей. В последнее время значительная часть жемчугов и ожерелий из золотых монет, принадлежавших самой тетушке Эмине, тоже отправилась на Сандал-бедестани[39].

Эмине-ханым, как только при ней заходила речь о том, что дела идут все хуже и хуже, неизменно разражалась слезами. Когда же приходилось продавать что-нибудь из ее многочисленных драгоценностей, утонченная дама укладывалась в постель с несносной мигренью. Однако страдания ее длились от силы двадцать четыре часа. При первом же удобном случае она собирала вновь своих острых на язычок стамбульских подружек и устраивала вечеринки с музыкой и плясками. Сложные чувства испытывали сейчас ее неразлучные приятельницы, которые в лучшие времена вместе со всеми своими чадами и домочадцами кормились от щедрот Эмине. Они считали непристойным покинуть своих покровителей, когда те оказались в затруднительном положении, да и не хотелось искать другое место, где можно было бы так же удобно устроиться, пока не будут съедены последние крохи. А уж они-то знали, что в этом доме отнюдь не все источники иссякли.

Земляки из Балыкесира, привыкшие бездельничать у себя в провинции и не видевшие ничего дурного в том, чтобы по нескольку месяцев пить, есть и развлекаться в Стамбуле за чужой счет, частенько наезжали к тетушке Эмине. И эти наезды для семейного бюджета Талиба-эфенди были подобны сокрушительным ударам молота.

Маджиде все видела, понимала, но не находила в этом ничего особенного. Сколько она себя помнила, в доме ее отца в Балыкесире происходило то же самое. И там ни о чем другом не говорилось, кроме как о денежных затруднениях, о плохих видах на урожай, о том, что такие-то земли придется заложить, такие-то виноградники — продать, о том, как раздобыть деньги под проценты, чтобы уплатить по банковским счетам, и тому подобном. Ее мать, так же как тетушка Эмине, закатывала истерики всякий раз, когда приходилось продавать хотя бы одну золотую монету из се мониста, а отец, приходя домой и молча перебирая четки, погружался в нескончаемые расчеты.

Эти картины окружали Маджиде с детства. Но ее удивляло другое: неужели всем этим полям, виноградникам, домам, оливковым рощам, золотым ожерельям, драгоценностям действительно не будет конца?! Богатства, накопленные целыми поколениями, беспрерывно перемалывались на жерновах новых времен, но конца им пока не было видно. Долги каким-то образом умудрялись отдавать, поля засевать или продавать. Невест выдавали замуж не хуже, чем прежде, и во время свадеб родственники извлекали из тайников бриллиантовые серьги и жемчужные ожерелья.

И если среди всей этой кутерьмы Маджиде не только выросла, но и получила образование, этим она прежде всего была обязана воле случая. Случайно она не умерла от одной из многочисленных болезней, которыми переболели все члены семьи. Случайно ее не заставили сидеть дома после окончания начальной школы. Если бы ее отца не выбили из колеи бесконечные затруднения, он ни за что не поддался бы на уговоры учителей и не позволил бы дочери учиться дальше, а выдал бы ее замуж, как и старшую, в четырнадцать лет.

Только в первом классе средней школы судьба Маджиде перестала всецело зависеть от случайностей.

Девочку поздно отдали в школу, и когда она перешла в седьмой класс, ей минуло шестнадцать; она была уже совсем взрослой девушкой, серьезной и с независимым видом дочери знатного человека. Одноклассницы сторонились ее. Она занималась только уроками и была полностью предоставлена самой себе. Никто не интересовался ее успехами, и некому было направить ее на тот или иной путь. Мать изредка заходила к ней в комнату, но только для того, чтобы сказать, что такое-то платье находит слишком пышным, а такое-то — очень уж узким. Затем она пожимала плечами, словно говоря: «Надоело мне с тобой возиться!» — и уходила к себе. Так как большинство девушек ее круга посещали школу, мать не считала учение чем-то предосудительным, но в то же время не скрывала от дочери, что предпочитает как можно скорее выдать ее замуж.