Избранное

С самого утра они ничего не ели. Жена лежала, уткнувшись лицом в стенку, и плакала, девчонка вертелась около. Дык почувствовал что-то похожее на угрызения совести и уже хотел пожалеть жену, как вдруг услышал какие-то странные звуки: она не то смеялась, не то рыдала. Господи, уж не рехнулась ли она? Дык вбежал в дом. Кажется, она и впрямь сошла с ума. Мыло, нитки, синьку, носки, перчатки — словом, все, что носила на рынок, она бросила в корзину с солью и рыбным соусом. Потом села на постель и палкой стала выбрасывать все из корзины и раскидывать по комнате. Увидев Дыка, она громко захохотала.

— Иди сюда, послушай, что я скажу тебе! Я все выбросила!

Он покачал головой.

— Пусть никто не ходит торговать! Слышишь? А мы с доченькой скоро уйдем. — И она расхохоталась как безумная. Потом заплакала. Девчонка тоже заплакала. Жена Дыка сразу же вытерла слезы и закричала: — Не реви! Куда я пойду, туда и ты. Буду я сыта, будешь сыта и ты. А стану умирать, и тебя убью.

Девочка испуганно умолкла. Видя, что Дык стоит как в столбняке, жена взяла его за руку и усадила рядом с собой.

— Садись, хочу с тобой потолковать… Думала, приеду сюда, все забуду, что было. Но ты… из-за меня столько горя хлебнул и до сих пор все мучаешься. Уж лучше мне уйти.

Дык вздохнул. Она взяла его за руку и со слезами на глазах начала ласково уговаривать:

— Мы не можем больше жить вместе. Прости! Разреши мне уйти.

Дык сидел неподвижно, словно не слышал ее слов.

— Я ничего не возьму: ни денег, ни драгоценностей. Да и тебе они не нужны. Выбрось все в реку.

— Что же ты, прямо сейчас и уйдешь? А жить как будешь? — опомнился наконец Дык.

Она покачала головой.

— Ничего. Как-нибудь проживу, милостыню буду просить!

— Что же ты сама себя губишь? Оставайся.

— Нет.

— Тогда и я пойду с тобой.

— Нет! Нет! — испуганно вскрикнула она.

Дык замолчал.

— Ты не думай, никого у меня нет, одна я ухожу, — добавила она, угадав его мысль.

— Ну, как хочешь. Не могу же я тебя привязать, — огорченно ответил Дык.

— Я чистую правду тебе сказала. Пожалей и отпусти меня с миром. — И, подумав немного, добавила: — Если я смогу забыть… Если смогу стать другой, тогда, может, вернусь… — Она заплакала. — Но ты не жди… Я никогда, никогда…

Вдруг она вспомнила о корзине с рыбным соусом, в которую побросала вещи, засмеялась, толкнула ее ногой, вывалила все на пол и принялась топтать, визгливо выкрикивая: «А, пропадай все пропадом! Отродье Громобоя!» — потом повернулась к девочке и позвала: «Пошли!»

Они вышли из дома и направились прямо по дороге. Дык взглядом, в котором уже начинало сквозить безумие, смотрел им вслед.

* * *

— Громобой, Громобой, проткнул брюхо ногой! Громобой! Громобой!.. — кричали дети, хлопая в ладоши и приплясывая. Они ждали, пока он разозлится, чтобы пуститься наутек. Дык оглянулся и удивленно посмотрел на них. Дети испуганно отбежали в сторону, но, видя, что он не двигается с места, закричали еще громче: — Громобой, Громобой, проткнул брюхо ногой!

Дык грозно насупился и поднял палец вверх, к небу. Дети засмеялись, он тоже захохотал, широко раскрыв рот. Тогда дети еще громче засмеялись, но Дык неожиданно подкрался к ним и схватил одного за ногу. Ребята с криком бросились врассыпную. На бегу они падали, сбивая друг друга с ног, норовя спрятаться в какие-нибудь ворота. Дык поднялся с земли и с удивлением посмотрел на детей. Одежда на нем висела клочьями, он был весь в грязи, словно только что вылез из какой-то ямы. Не замечая никого вокруг, он гордо поднял голову и пошел дальше.

С тех пор как ушла жена, он целыми днями бродил по улицам. Иногда останавливался, подолгу смотрел на небо и чертил что-то в воздухе или начинал вдруг пронзительно кричать, грозя пальцем дереву:

— Громобой! Громобой!

Увидев первого встречного, он начинал рассказывать:

— Громобой убивал людей, как лягушек! Вон сейчас его могила горит. Однажды я выкопал там трех змей. Страшных таких, две вцепились головами в глаза и хвостами в носы, а третья обвилась вокруг и пускала яд им в рот. Я поймал двести змей, они все у меня в сундуке… В сундуке много денег, а еще три золотых кольца, пять яшмовых камней и куча брильянтов. Пусть только попробуют их украсть — там двести змей колечками свернулись…

Потом он вдруг начинал совсем о другом:

— Моя жена — ведьма, у нее хвост знаете какой? Длиннющий! Она его вокруг ноги обвязывает… Как только дотронешься до нее, она язык высовывает — вот так!

И он высовывал язык, шипел, как змея, и хохотал. Потом опять принимал серьезный вид, качал головой, кривил губы и вертелся во все стороны, будто на самом деле чего-то боялся.

— Это Ни, приемная дочка Хоа… очень белая, — говорил он с хохотом. — Теперь она жена надсмотрщика Тая, я содрал с нее кожу.

— Значит, она умерла?

— Почему умерла? Жива! Толстая такая! — сердито отвечал он.

— А почему же ты говоришь, что содрал с нее кожу?

Дык на мгновение умолкал с озадаченным видом, потом говорил:

— А зачем она попрекала меня тем, что я сын Громобоя? Кто ей мешал пойти за меня? Она еще подговорила Тая меня избить…

И, пританцовывая, он тоненьким голоском, подражая женскому, кричал: