Избранное

Диен в одиночестве сидел во дворе. Он старался сохранить спокойствие, но чувствовал, что лицо его окаменело и он не в силах шевельнуть ни единым мускулом.

Диен был в отчаянии. Жена, конечно, любит его, но почему-то считает, что человеку нужны только еда, одежда и лекарство. Ради этого она выбивается из сил, готова голодать, ходить в лохмотьях, продать с себя все, вплоть до нагрудника и кофты. И думает, что муж счастлив с нею!.. Но, увы, это не так. Для настоящего счастья нужны и страсть, и нежность. А вечно злое лицо жены, грубая речь и уж очень бесхитростная, пожалуй, даже примитивная любовь вызывали в Диене какое-то мучительное чувство. Всем своим существом Диен ощущал убожество своей духовной жизни. Он не знал любви. Что же будет с ним дальше? Постепенно бесчисленные мелочные заботы иссушали его сердце. И вместе с этим иссякал бесценный родник поэзии. А ведь Диен все еще мечтал, что настанет день и его талант разольется полноводной рекой…

Между тем в небе беззаботно плыла луна, она напоминала Диену девушку, полюбившую в первый раз. Легкий, как искусный танцовщик, ветер ласкал деревья. Серебряные от лунного света, едва заметно колыхались листья банановых пальм. Мечты далеко унесли Диена. Ведь есть же на свете красивые женщины, думал он, которые ничего не делают, а, приняв ароматную ванну и накинув халат из голубого шелка, сидят в кресле-качалке и отдыхают.

Диен и сам не знал, почему ему в голову пришли такие мысли. Но он вдруг стал мечтать о благоухающих волосах, свежей коже, ласковых руках. Да, есть на свете красивые женщины, искушенные в любви, но они красивы лишь потому, что хорошо едят, элегантно одеваются и не знают никаких забот, кроме заботы о своей внешности. Но Диен теперь и не помнит таких женщин. Что и говорить! Жена, конечно, чересчур груба. Она не достойна ни любви, ни жалости. Чтобы не загубить свой талант, Диен должен уехать. Он согласится на любую работу, лишь бы как-то прокормиться. И тогда всего себя посвятит литературе. Слова у него будут красивыми, а мысли — чистыми и возвышенными. Он воплотит в произведениях все свои чувства и мечты. Истинное искусство — это волшебное сияние луны, которое облагораживает и делает прекрасным все, даже самое пошлое, самое безобразное.

И вновь перед мысленным взором Диена возникли образы грациозных красавиц, небрежно откинувшихся на спинки кресел. Эти женщины будут читать его произведения, будут влюбляться в него и присылать письма на прекрасной надушенной бумаге. Потом он сам полюбит одну из них. Мечты Диена были так же иллюзорны, как лунный свет.

Вдруг из дома донесся плач девочки и сердитый голос жены. И тотчас же луна утратила все свое очарование. Диен смущенно опустил голову, точно провинившийся ребенок.

— Ну, что там еще с тобой? — раздраженно спрашивала жена.

— Животик болит, — плаксиво отвечала девочка.

— О небо! Что попало тянешь в рот. Смотри, умрешь. Чего раскричалась?..

Девочка испуганно притихла, продолжая корчиться от боли и чуть слышно стонать. Потом не выдержала и снова стала громко плакать. Диену показалось, что дочку рвет, но он сидел не двигаясь с места. Ему было очень горько. Боль подступила к сердцу, тисками сжала горло, железным обручем сковала голову. На глаза у Диена выступили слезы…

Жена наконец убаюкала младенца, осторожно опустила его в колыбель и, захватив нож, отправилась в огород. Она нарезала имбиря, вымыла его и растолкла в ступке, выжала в имбирь половину лимона (этим средством бедняки лечились от всех болезней) и, зачерпнув в кружку воды, подошла к больной девочке. От лекарства исходил такой резкий запах, что девочка плотно сжала губы и ни за что не хотела выпить его. Тогда мать положила ее к себе на колени. Одной рукой она держала ребенку голову, а другой пыталась влить лекарство.

— Сейчас же открой рот!

Девочка заревела, и тотчас же смесь имбиря с лимоном оказалась у нее во рту. Девочка задергалась, извиваясь, словно пиявка, и выплюнула лекарство матери на кофту. Мать рассердилась, шлепнула дочку по спине и бросила, словно котенка, в кровать.

— Черт с тобой! Подыхай, если хочешь!

Малыш, лежавший в колыбели, вдруг вздрогнул и заплакал. А девочка бормотала сквозь рыдания:

— Мамочка! Очень горько… Мамочка! Печет ротик…

— Заткнись сию же минуту, не то выпорю.

Но ребенок не унимался. Мать грозно двинулась к кровати.

— Замолчишь ты или нет?

Девочка притихла, продолжая чуть слышно всхлипывать.