Избранное

Итак, существуют четыре главных препятствия для постижения истины, которые препятствуют всякому любителю мудрости и редко позволяют кому-либо обрести славное имя истинного мудреца. Эти [препятствия суть]: 1) пример ненадежного и недостойного авторитета; 2) устойчивость обычая; 3) мнение необразованной толпы; 4) сокрытие собственного невежества под видимостью мудрости. И этим облечен и охвачен любой человек в любом положении. И всякий в том или ином искусстве обыденной жизни, науки [и вообще] о любом деле, пользуется тремя печально известными аргументами: пример тому подают знаменитости; это вошло в обычай; это одобрила толпа; следовательно, этого надлежит придерживаться. Но из [этих] посылок куда скорее следует прямо противоположное этому заключению, как я докажу различными способами с помощью авторитетных высказываний, опыта и рассуждения. И если три указанные [причины] иногда устраняются благородной силой разума, то четвертая всегда наготове и всегда на устах всякого, так что любой оправдывает [благодаря ей] свое невежество. И пусть он не знает ничего стоящего, он недостойно превозносит [свое ничтожное знание], так что такое превознесение его несчастной глупости, по меньшей мере, угнетает и подавляет истину. И из этих смертоносных язв происходят все беды рода человеческого, поскольку остаются неизвестными полезнейшие, величайшие и прекраснейшие поучения мудрости и тайны всех наук и искусств. Но еще хуже, что люди, утратившие зрение во мгле этих четырех [причин] не осознают собственного невежества, а со всей осторожностью скрывают и защищают его до тех пор, пока не обретают исцеления. А хуже всего то, что они, — в силу того, что пребывают в непроницаемом мраке заблуждения, — воображают, что находятся в ярком свете истины, вследствие чего истиннейшие вещи воспринимают как предельно ложные, наилучшее — как не имеющее никакой значимости, а величайшее — ни веса, ни ценности, и, напротив, прославляют самое ложное, восхваляют худшее, одобряют пустейшее, словно слепые ищут свет истины там, где его нет, с презрением отвергая то, что могут легко получить. И вследствие чудовищности их глупости они прилагают огромные усилия, тратят много времени и средств на то, в чем с точки зрения Мудрого нет никакой или почти никакой пользы и достоинства. Поэтому необходимо, чтобы вредоносность и порочность этих четырех причин всякого зла были изначально установлены, устранены и удалены от [процесса] усмотрения мудрости. Ведь там, где господствуют эти три [первые причины], не движет никакое разумение, не правит никакое право, не обуздывает никакой закон, не имеет места должное, забываются установления природы, меняется облик вещей, рушится порядок, преобладает порок, исчезает добродетель, правит ложь, изгоняется истина. И потому для усмотрения [истины] нет ничего более необходимого, чем твердое осуждение этих четырех [причин заблуждения] посредством избранных речений мудрецов, каковым нельзя будет воспротивиться.

Поскольку же мудрецы устраняли и опровергали три первые [причины] одновременно, а четвертую, которая требуется для украшения собственного невежества в том или ином вопросе — [отдельно], потому в первую очередь я попытаюсь показать зло [тех] трех [первых причин невежества].

Но хотя авторитет есть одна из тех [трех первых причин], я, [говоря о нем], никоим образом не имею в виду прочный и истинный авторитет, который по Промыслу Божию сообщен Церкви, или тот, который берет начало в [трудах] святых философов и совершенных пророков сообразно их заслугам и подлинному достоинству, ибо они опытны в делах мудрости, насколько это возможно человеку. А говорю я о том авторитете, который без содействия Божия многие в этом Мире насильственно себе присвоили, и который происходит не из заслуг мудрости, но из собственных предубеждений и жажды славы, и который признала несведущая во многом толпа — на свою погибель, по справедливому суду Божию, ведь, согласно Писанию, вследствие огрехов народа [им] нередко правит лицемер[44]. И я говорю о софистических авторитетах несмысленной толпы, которые могут называться авторитетами только условно[45], так же, как глаз статуи или портрета обладает именем глаза, но не [зрительной] способностью.

Глава II