Избранное

Открыла ей женщина, похожая на ящерицу. Удивляясь выбору нынешних мужчин, Заруи сказала ей: «Здравствуй, дочка» — и невозмутимо просеменила к своей излюбленной тахте, оглядывая все по пути маленькими дальнозоркими глазами.

В открытую дверь она увидела смятую постель и определила, что спали на ней двое. Стол был не убран — и не с утра, а еще с вечера; на нем стояли бутылка и два бокала с потемневшим от вина стеклом. Женщина надела тонкий халат на голое тело и, вероятно, в таком виде ходила перед Георгием. Все это бабка увидела, отметила, осудила про себя, больше по привычке, чем сердцем. Сердце ее уже не откликалось на неполадки этого мира. Оно болело только за одного маленького человека.

— Как твое имя? — спросила Заруи и, услышав, повторила его. — Не забыть бы.

Женщина усмехнулась. Она стояла у притолоки двери, поигрывая туфелькой, надетой на босую ногу. Временная ли она, постоянная ли, ей надо было дать понять, что такое бабушка Заруи.

Старуха приложила ладонь к чайнику.

— Налить? — спросила Эвника.

— Если хочешь, — согласилась бабка, — только подогрей, я люблю горячий.

Она выпила чай, поела, отодвинула стакан.

— Ну, теперь можешь убрать со стола.

Женщина не двинулась. Сидела на подоконнике и молчала.

— Дети у тебя есть?

— Есть.

— Дочери? Сыновья?

— Сын.

«А муж твой где?» — хотела спросить бабка, но проглотила этот вопрос.

— У хозяина этого дома тоже есть сын, — дипломатично сообщила она.

Женщина ничего на это не ответила. Похоже, она понимала свое место. Отдохнув бабушка Заруи обошла комнаты, открыла шифоньер. Нининых вещей не было. На вешалке кроме мешков с зимними костюмами Георгия болтались два незнакомых ей женских платья. В пустом холодильнике валялся полузавядший пучок зелени. Старуха принесла его в комнату и, снова скрестив на тахте ноги, принялась разбирать зелень по сортам.

Эвника все так же молча сидела на подоконнике.

— Почем этот пучок брала? — спросила бабушка Заруи и, не дождавшись ответа, определила: — Пятнадцать копеек. Фу! У нас в Андижане на копейку вот такой пучок, больше веника, связывали. А тут что? Мята, киндза, петрушка, укропу три хвостика. Тархуна никогда не положат. Мошенники… — Она искоса поглядывала на Эвнику. — Вчера у Малунцев меня долмой угощали. Что скажу? Поела, вкуса не почувствовала. Зелень без разбору свалили в мясо. Не понимают. Мята сильный запах имеет, в долму ее надо веточки три-четыре… У тебя сегодня не курица на обед?

— Нет.

— Сердцу моему куриного супа захотелось, — вздохнула бабка. — В него тархун хорошо положить. Укроп тоже дело не испортит. В Андижане я такой суп варила — запах из моего дома всю улицу с ума сводил. Вах! Где та сладкая жизнь?

Старуха ждала вопросов, но Эвника не спросила ни про Андижан, ни про бабкину жизнь. Она поднялась, ушла в другую комнату и легла на разобранную постель. Посидев немного, бабка пошла за ней.

— Женщина, ты что, обед сегодня не будешь готовить?

— Нет.

— А что будет есть хозяин этого дома?

— В ресторан пойдет.

— В ресторане обед дорого обходится. А сама что будешь есть?

— Ничего.

— На тебе и без того тела нет. Обедать не будешь — живот к спине прилипнет.

— Худые сейчас в моде, — дерзко сказала Эвника.

Оставаться в доме больше было ни к чему. Встречаться с Георгием бабке не хотелось. Пусть пройдет время, а там дело себя покажет. Уходя, она сказала:

— Этот дом содержи в порядке. Я часто буду наведываться.

Георгий в этот день освободился поздно. Уже перед самым концом рабочего дня Иван Христофорович ввел к нему в кабинет человека в тяжелом драповом пальто, с пухлым портфелем в руках.

— Вот Андрей Саввич к нам, по поводу проекта.

Тактичный Суринов явно напоминал Георгию имя-отчество и дело приезжего.

Пока Андрей Саввич стаскивал с себя пальто, приглаживал волосы, поправлял галстук и усаживался у стола, разговор шел отвлеченный.

— Очень рад, приветствую, — говорил Георгий, — ну как, осмотрелись? Акклиматизировались?

— Жарковато, — отвечал приезжий, — в Москве сейчас тринадцать, а тут все тридцать.

— Юг, ничего не поделаешь.

Вся эта лирика продолжалась недолго. Утвердившись на стуле, гость слегка откашлялся и тем положил конец светской беседе.

— Так вот, — начал Суринов, — я тут ознакомился с проектом. По некоторым пунктам мы соглашения не достигли. Может быть, все вместе договоримся.

«Знаю я это «вместе», — подумал Георгий, — будешь теперь отмалчиваться».

Подтверждая его мысль, Иван Христофорович сощурил свои раскосые глаза и достал портсигар.

Андрей Саввич выжидательно барабанил пальцами по столу. Только теперь Георгий вспомнил, что принимал этого человека у себя дома. Это было в тот вечер, когда Нина сказала о своем отъезде. А сейчас в неустроенном, по-молодому необжитом доме его ждет Эвника, и каждый день начинается и кончается как праздник, с неизбежным для их положения привкусом горечи и тревоги.

— А где Вирабян? — спросил Иван Христофорович, и Георгий вспомнил, что ни вчера, ни сегодня не видел Симона.

Секретарша побежала за Вирабяном, папки и чертежи легли на стол. Разговор начался.