Избранное

— Мешает, — сказал Суринов. — Там все это было отлично известно и даже в какой-то степени санкционировано. И в конце концов надоедает. Устаешь не от работы, а от всякой такой бестолочи. — Потом, без перехода, он сказал: — А вам придется слетать в главк за этими тепловозами.

— Так ведь не дадут.

— Должны дать. Они там не дураки. Сколько нужно?

— Минимум тридцать.

Он вздохнул:

— Просите пятьдесят. Двадцать пять дадут.

Домой Георгий пошел пешком. Пахло увлажненной пылью. По улицам прокатились поливочные машины — раздутые гусеницы на блестящих водяных ножках. Камни домов отдавали сухое солнечное тепло. Город отдыхал. У домов сидели старухи и смотрели вслед молодым девушкам. В сквериках под деревьями матери выгуливали младенцев. Свет фонарей и звезд был блескуче-жидким, потому что вечер еще не сгустился.

Георгий по ошибке повернул к своему старому дому, потом опомнился, и ему вдруг показалось, что он один на всем свете.

Во двор нового дома сводчатым коридором вела широкая арка, в которой всегда свистел сквознячок. Сам двор упирался в гору, поросшую кустарником.

Сейчас в зарослях этого кустарника шла драка. Георгий подошел и остановился у стены небольшого гаража. Дрались мальчишки. В одном Георгий узнал сына Эвники — Левика. Другой явно превосходил Левика весом и ростом. Это был круглоголовый, курчавый, толстый мальчик. Драка шла негромкая, но яростная. Белая рубашка на спине толстого мальчика разодралась и была затерта землей. Левик лежал прижатый к земле и пытался схватить противника за лицо. Потом, сплетенные, они перекатились по траве, судорожно перебирая ногами, пытаясь найти точку опоры, увеличивающую силу.

Георгий вмешиваться не собирался. В нужную минуту он мог выйти на свет, чтобы его заметили. Тогда драка кончится. Пожалуй, стоило это сделать, потому что толстый явно побеждал. Навалившись на Левика, он прижал его к земле и неумело, но достаточно сильно колотил по голове. Левик не мог высвободить руки. Георгий понимал всю степень ненависти, которая заставляла Левика плевать в лицо сопернику. Это была правильная драка. Без таких драк настоящие мужчины не вырастают.

Но вдруг из кустов выскочили еще двое ребят примерно того же возраста. Один заломил толстому мальчику руки, другой навалился на ноги. Высвобожденный Левик уселся на живот врага, и Георгий услышал совершенно неожиданные слова:

— Презренный турок! Доколе ты будешь топтать нашу землю?

Удерживая «турка», соратники Левика давали указания:

— По носу его…

— В зубы дай…

Толстый мальчик изо всех сил вертел круглой головой. Георгий вышел из своего укрытия, схватил Левика за шиворот и поставил на ноги. Соратники разбежались. Толстый мальчик сел на землю и беззвучно рыдал, размазывая по лицу слезы.

— За что?

Левик дернулся, но промолчал.

— За что он тебя? — спросил Георгий у толстого мальчика.

В это время сверху, с горы, где в садах укрывались старые дома, раздался тонкий женский голос:

— Валод!.. Валод!..

Мальчишка, всхлипывая, на четвереньках, пополз к кустам и скрылся в зарослях.

— Валод!.. — еще раз донесся призыв.

Георгию стало неприятно сопротивляющееся детское тело. Он ударил Левика. Пока силой тащил домой по лестнице, стукнул его еще несколько раз. Потом он втиснул Левика в ванную, велел встать под холодный душ, а сам ходил по комнате, разворачивая и швыряя на пол уже устаревшие к вечеру газеты.

— Где Эвника? — крикнул он в глубь квартиры и, не получив ответа, гневно повторил: — Где Эвника?

— К соседям пошла. — Мальчик едва выталкивал каждое слово.

Перестала шуметь вода, замедленно, по-воровски щелкнула задвижка. Левик, еще более худой в ярко-желтой майке, боком протиснулся в дверь, чтобы незамеченным уйти в комнату, но Георгий стоял у него на пути:

— Ты понимаешь, что это гнусно — трое против одного?

Левик молчал.

— А что это за лозунги ты провозглашал?

— Это не лозунги, — мрачно ответил он, — это из книги.

— Не знаю, — сказал Георгий, — я не всегда успеваю следить за художественной литературой. О чем эта книга?

— О великом прошлом.

— Я бы на твоем месте больше интересовался великим будущим. А что, книга интересная?

Он подтянул мальчика к себе. Левик слегка упирался. В эту секунду Эвника распахнула дверь.

— Ты не смеешь бить моего ребенка! — крикнула она еще с порога. — Ты не смеешь пальцем его тронуть!..

Она кинулась к Левику и, загораживая, прикрывая его своим телом, вытолкнула в другую комнату. Потом вернулась и встала у стены, вскинув голову. На ее горле напряглись синие вены.

— Я не разрешаю тебе бить моего сына. Что бы он ни сделал.

Она замолчала. Ждала, что скажет Георгий. А он долго не мог ничего ответить.

— Эвника, мы все трое — одна семья…

Она не поняла или не захотела понять:

— Весь двор видел, как ты его избивал.

— А я не отрицаю, — сказал Георгий, — он это заслужил.

— Не тебе судить.

— Мальчик живет в моем доме, и я за него отвечаю.

— Он еще не съел куска твоего хлеба, а уже наглотался твоих побоев.

Разговор был чудовищно нелепый. Невозможный между ними. Георгий не мог слышать от нее слов, разрушающих ее простодушие и мудрость. Он крикнул ей:

— Замолчи. Уйди.