Избранное

Внезапно передо мной мелькает черная тень, и слабая рука хватает меня за плечо. Я с испугом вскидываю голову. Рядом со мной стоит женщина. Ее молящий взгляд устремлен прямо на меня. Лицо ее сильно размалевано, губы ярко накрашены, но все эти ухищрения уже не могут скрыть ни ее морщин, ни ее возраста. Худощавое правильное лицо, таких я не встречал у женщин, торгующих любовью на улицах. Она бормочет:

— Мсье, смилуйтесь, сжальтесь, ради жизни человека… — Ее рука вцепилась в мое плечо, она чуть не падает на меня. Как неумело пытается она продать свой товар!

Не только я остолбенел, но и мой бывалый друг не знает, как выпутаться из этой истории. Я стою в растерянности и слышу, как она бормочет:

— Смилуйтесь, сжальтесь, ради жизни человека…

О небо! Да эта женщина мне в матери годится, и она глубокой ночью, на площади, зазывает меня к себе в дом! Из милости, из сострадания, ради жизни человека я должен идти к этой женщине, которая годится мне в матери. Я, проучившийся более десяти лет, образованный человек, не могу понять этого. Я знал жизнь только по книгам, я не понимаю жизни, мне непонятен мир. И я не понимаю марсельских ночей. Я не знаю, как справиться с первой встретившейся мне трудностью. Но совершенно неожиданно для меня женщина бросается бежать, словно за ней гонится сам дьявол, и ее худая спина исчезает за уличным поворотом. Сзади слышится топот тяжелых сапог, раздается мужской кашель. Я невольно оборачиваюсь — оказывается, это полицейский.

Мы удаляемся. Поначалу я испытываю радость оттого, что все позади, но потом этот неразрешимый вопрос начинает меня мучить. Я возвращаюсь на площадь в поисках этой женщины, но ее и след простыл.

— Отчего так много продажных женщин? Неужели такое множество женщин не могут прожить иначе, чем торгуя собой? — с огорчением спрашиваю я приятеля.

— Служанка из моего отеля рассказывала мне, что полгода назад она приехала сюда с шестью товарками, сегодня все шестеро стали проститутками. Только она одна трудится в поте лица. Она занята с утра до вечера, убирает в номерах, моет полы, морит клопов и тому подобное, и все это за мизерное жалованье. Когда она только сюда приехала, она была хороша собой, а сейчас превратилась в дурнушку. И это всего за несколько месяцев! Ты же видел ее!

Да, я действительно видел ее в отеле, где живет приятель. Это была светловолосая девушка, очень молоденькая, маленькая и худенькая. Сейчас она в самом деле была нехороша, и руки у нее стали грубые, непохожие на женские.

— Я думаю, что однажды она тоже выйдет на панель, чтобы подцепить мужчину, — продолжает приятель. — И это неудивительно. Ты разве не знаешь, что в Марселе, в Париже, в других крупных городах даже имеющие работу женщины согласны переспать с мужчиной только ради ночлега, ради теплой постели? Мои друзья сталкивались с такими случаями. Кое-кто из них заразился… Большинство этих уличных женщин страдают болезнями, венерические заболевания распространены повсюду!.. Послушай, в сегодняшнем французском обществе, кроме аристократических дам и барышень, все остальные женщины так или иначе бывают вынуждены однажды выйти на панель… Венерические болезни распространяются с каждым днем… Такова сегодня западная цивилизация.

Последние две фразы он произносит совершенно серьезно.

Он замолкает. Нам обоим не хочется больше говорить — слова кажутся лишними. Мы по-прежнему медленно бредем по тихой улице. Перед глазами мелькают женские тени, до наших ушей долетают отрывистые слова:

— Мсье, идите сюда. Послушайте, мсье!

Но голоса, который только что так огорчил меня словами «Смилуйтесь, сжальтесь, ради жизни человека», не слышно.

Стоит прекрасная лунная ночь. Марсельская ночь.

Перевод Н. Феоктистовой

МОНА ЛИЗА

— Как по-твоему, эта иностранка хороша собой? — приятель Линь, покончив со стоящей перед ним тарелкой русских щей, неожиданно взглянул в сторону соседнего столика и незаметно указал на сидящую там посетительницу.

Я ничего не ответил, но про себя подумал: до чего же он беззаботен! Этот приятель только что бежал сюда, в Шанхай, от бомбардировок японской авиации и всего лишь двумя часами ранее вырвался из немыслимой толчеи и давки, царивших на Южном вокзале, где ему вдобавок выдрали клок из его шелкового халата. И вот он преспокойно сидит и толкует о женщинах!

— На мой взгляд, внешность довольно банальная, — вяло отозвался другой приятель.

— Да нет, говорю вам, в ней есть что-то от «Моны Лизы» Леонардо, — с чувством промолвил Линь.

Похоже было, что на него нашло вдохновение, и, я думаю, он наверняка проговорил бы еще немало, но внезапно, как гром среди ясного неба, загрохотали зенитные орудия. В ресторане поднялась суматоха, трое посетителей, поспешно расплатившись, вышли. Линь тоже забыл о женщине, похожей на Мону Лизу, и целиком сосредоточился на еде.

Женщина продолжала спокойно сидеть. С ней был мальчик лет четырех. Она подцепила вилкой ломтик помидора и отправила его в ротик ребенку. На лице ее была чуть заметная улыбка, но в этой улыбке чувствовался привкус горечи.