Избранное

Вот так и понимай, ответил все тот же шепот. Лет-то сколько минуло. Пора закругляться.

– И вправду пора. – У Квотермейна увлажнились глаза. – Куда, скажи на милость, ты собрался?

Трудно сказать. Придет время – узнаешь.

– Как же я узнаю?

Увидишь меня. Я тоже там буду.

– А как я пойму, что это ты?

Поймешь как-нибудь. Ты всегда все понимал, а уж меня – в первую очередь.

– Из города-то не исчезнешь?

Нет-нет. Я рядом. Но когда меня увидишь, не смущай других, ладно?

– Ни в коем случае.

Одеяло и пододеяльник начали опадать, холмик таял. Шепот стал едва различимым.

– Не знаю, куда ты собрался, но… – Квотермейн осекся.

Что «но»?

– Живи долго, в счастье и радости. Спасибо.

Молчание. Тишина. Квотермейн не мог придумать, что еще сказать.

Тогда прощай?

Старик кивнул; влага застила ему глаза.

Кровать, одеяло, его собственное туловище сделались теперь плоскими, как доска. То, что было при нем семьдесят лет, исчезло без следа.

– Прощай, – сказал Квотермейн в неподвижный ночной воздух.

«Все же интересно, – подумал он, – чертовски интересно, куда его понесло?»

Огромные часы наконец-то пробили три раза.

И мистер Квотермейн уснул.

В темноте Дуглас открыл глаза. Городские часы отсчитали последний из трех ударов.

Он поглядел в потолок. Ничего. Перевел взгляд в сторону окон. Ничего. Только легкое дуновение ночи шевелило бледные занавески.

– Кто там? – прошептал он. Молчок.

– Кто-то тут есть, – прошептал он. А выждав, снова спросил: – Кто здесь?

Смотри сюда, раздался невнятный говорок.

– Что это?

Это я, был ответ откуда-то из темноты.

– Кто «я»?

Смотри сюда, опять прошелестело из темноты.

– Куда?

Вот сюда – совсем тихо.

– Куда же?

И Дуглас поглядел по сторонам, а потом вниз.

– Сюда, что ли?

Ну, наконец-то.

В самом низу его туловища, под грудной клеткой, ниже пупка, между бедер, там, где соединялись ноги. В том самом месте.

– Ты кто такой? – шепнул он.

Скоро узнаешь.

– Откуда ты выскочил?

Из прошлого в миллион веков. Из будущего в миллион веков.

– Это не ответ.

Другого не будет.

– Не ты ли был…

Где?

– Не ты ли был в том шатре?

Это как?

– Внутри. В стеклянных банках. Ты или не ты?

В некотором роде я.

– Что значит «в некотором роде»?

То и значит.

– Не понимаю.

Поймешь, когда мы с тобой познакомимся поближе.

– Звать-то тебя как?

Как назовешь. Имен – множество. Каждый мальчишка называет по-своему. Каждый мужчина за свою жизнь произносит это имя десять тысяч раз.

– Но я не…

Не понимаешь? Лежи себе спокойно. У тебя теперь два сердца. Послушай пульс. Одно бьется у тебя в груди. А второе – ниже. Чувствуешь?

– Чувствую.

Ты и вправду чувствуешь два сердца?

– Да. Честное слово!

Тогда спи.

– А ты никуда не денешься, когда я проснусь?

Буду тебя поджидать. Проснусь первым. Спокойной ночи, дружище.

– Честно? Мы теперь друзья?

Каких у тебя прежде не бывало. Друзья на всю жизнь.

По полу затопотали заячьи лапы. Кто-то натолкнулся на кровать, кто-то нырнул под одеяло.

– Том, ты?

– Ага, – ответил голос из-под одеяла. – Можно, я рядышком посплю? Ну пожалуйста!

– Ты чего, Том?

– Сам не знаю. На меня страх напал: вдруг ты наутро исчезнешь или помрешь, а еще хуже – и то и другое разом.

– Я помирать не собираюсь, Том.

– Когда-нибудь все равно придется.

– Ну, знаешь…

– Так можно мне остаться?

– Ладно уж.

– Возьми меня за руку, Дуг. Да сожми покрепче.

– Зачем?

– Сам подумай: Земля крутится со скоростью двадцать пять тысяч миль в час или около того, верно? Перед сном обязательно нужно за что-нибудь уцепиться, а то сбросит тебя – и поминай как звали.

– Давай руку. Вот так. Теперь не страшно?

– Не-а. Теперь и поспать можно. А то я за тебя испугался.

Короткое молчание, вдох-выдох.

– Том?

– Ну?

– Как видишь, я тебя не кинул.

– Слава богу, Дуг, ох, слава богу.

В саду поднялся ветер; он раскачал ветки, отряхнул листья, все до единого, и погнал их по траве.

– Лето кончилось, Том.

Том прислушался.

– Прошло лето. Осень на дворе.

– Хэллоуин.

– Ого! Надо что-нибудь придумать.

– Я уже придумываю.

Они подумали вместе и вместе заснули.

Городские часы пробили четыре раза.

А бабушка села в постели, не зажигая света, и назвала по имени то самое время года, что намедни кончилось, миновало, кануло в прошлое.