Избранное

Это и впрямь была собака, сивой масти, шкура точно сшита из оленьей; да, его собственный пес совершенно по-собачьи задрал ногу над кустом. Увидев хозяина, он кинулся к нему, пригибая голову, готовый принять удар на свой плоский, приспособленный к оскорблениям лоб, и, поскольку падать на колени он не умел, ткнулся мордой в ноги человеку, а хвост мел траву, верней, приглаживал ее налево и направо, разметая брызги, — и хвост, и трава были мокрые. Не переставая мести хвостом, пес прыгнул хозяину на грудь и от избытка чувств сунулся мордой ему в шею. Мягкий, мокрый псиный нос и шершавый язык наткнулись на колючую щетину, но это не помешало псу понюхать и любовно лизнуть заросшую щетиной складку. Мазнув напоследок грязными лапами хозяйскую рубашку, пес соскользнул на траву и задрал лапы кверху, словно говорил: «Сдаюсь! Сдаюсь!»

— Балуй! — сказал Иван Ефрейторов.

Он тер складку на шее, от которой пахло псиной.

Наверное, он хотел сказать, что не любит такого баловства или что хватит баловать, пора браться за дело, а пес, перевернувшись на брюхо, смотрел ему прямо в рот, точно пытаясь проникнуть в тайный смысл его слов, и в то же время косил куда-то в сторону, туда же показывал его хвост.

— Ну! — сказал Иван Ефрейторов.

Ремень от ружья уже улегся ему на плечо.

Пес встал и повернулся к хозяину спиной.

— Ну! — подстегнул его хозяин.

Пес кинулся к кустам и, хотя хозяин звал его, ни разу не обернулся. Вернее, обернулся, но только тогда, когда добежал до кустов и оттуда вышла другая собака, они обнюхались, незнакомая собака оскалила зубы — не вызывающе, но и не дружелюбно, а так, на всякий случай, чтоб знали.

«Сучка!» — подумал Иван Ефрейторов.

Ремень спокойно лежал на его плече, словно отдыхая. Локоть чувствовал рядом с собой курок.

— Ко мне! Ко мне! Сивый! — закричал крестьянин.

Сука потянулась и села, устремив в пространство млеющий взгляд. Что-то млеющее было и в ее позе, и в окружающем воздухе, уже посветлевшем с наступлением утра; и еще какая-то тревога витала в воздухе, и приглушенное поскуливание. Сквозь эту дымку пронеслись лошади, торжественно вскидывая головы, а воздух, после того как он вобрал в себя их ржание, казалось, можно было пощупать. Сука рысью пересекла поляну и, остановившись, посмотрела назад. Пес побежал за ней, вглядываясь в отпечатки ее лап. Сука снова побежала, уже не оборачиваясь, спокойно неся свою змеиную голову, и Иван Ефрейторов снова ощутил, как в утреннем воздухе плывет лебединое колдовство. «Уведет пса!» — подумал он.

Он закричал: «Стой! Стой!» Пес обернулся и оскалил зубы. Голова его была круто повернута, уши плотно прижались к загривку. Млеющий взгляд чужой собаки скользнул по крестьянину не задерживаясь, да и крестьянина не задела их липкая властность. Он представил себе, как глаза этой грязной каракачанской суки, светясь в темноте, промелькнули мимо его дома и как скулящий звук коснулся слуха его пса, который сидел на холме, ловя звуки ночи. Ему напомнили, что он пес. Потом обе собаки, не проронив больше ни звука, побежали в темноте, то ли одна за другой, то ли рядом, поняв друг друга с первого взгляда, и т. д. и т. д.

— Назад! Ко мне! — закричал Иван Ефрейторов.

А про себя думал: «На цепь! Привяжу цепью к проволоке, и днем и ночью на цепи будет сидеть! Как это я раньше не догадался!»

И пока он думал о цепи, которая спасет его пса от набегов грязных чужаков, он снова ощутил в руках холод ружья, курок щелкнул, и голова суки легла на ствол.

Змеиная голова притягивает пули.

«А?» — громыхнуло ружье.

Сука попыталась найти место укуса — укусили ее глубоко и сильно, наверное в самое сердце, — и упала в траву.

Пес с разгону перескочил через нее, вернулся, понюхал суку и посмотрел на хозяина, окутанного синим пороховым облаком, неясно различимого в дыму. Крепкие ноги понесли его к этому облаку, и, набрав скорость, он прыгнул всем телом вперед, в воздух, разевая мускулистую пасть, ощущая, как сухожилия челюсти натягиваются до самых лопаток. В его помутившейся голове ясной была только заросшая щетиной складка — такой ясной, такой осязаемой, что он просто чувствовал ее кончиком носа.

Однако вместо складки его пос ткнулся во что-то жесткое и сильное; оно прошло по морде как ток, оборвав натянутые сухожилия, и встало в горле, вытолкнув из него визг. Земля ударила его по спине болезненно и сильно, со всего маху, а потом еще раз, в пах, и едва не прикончила его. Никогда еще земля не била его по спине. Передние ноги пса боролись и царапали траву, силясь подтащить к себе заднюю, онемевшую половину тела. В этом коловерчении пес пытался собрать самого себя, подтянуть разбитую половину, расправить мускулы и в то же время освободиться от какой-то удавки; где именно была удавка, он не понимал, и что она собой представляла, тоже не понимал; и облако, в котором он тонул, тоже было ему непонятно.

— Кусаться будешь! — прорвался сквозь облако голос.

— Будешь кусаться, а? — донесся тот же голос и расширил в облаке щель.