Избранное

Прокаженный низко поклонился. Печальное его лицо с печальными глазами поросло редкой щетиной. Оно напоминало заброшенную ниву. Ее хозяин попробовал было провести борозду, но плуг с трудом царапал каменистую почву, хозяин подумал-подумал, почесал в затылке да и повернул назад со скотиной и плугом, предоставив свою ниву воле божьей. Да, видно, и бог отвратил от нее свой лик, потому что проросли на ней одни сорняки, с обеих сторон обрамлявшие след от железа. Никто тут ничего не посеял, никто ничего не пожнет.

Где-то пропели петухи, до костра долетело далекое эхо их голосов. «Фокке-вульф» или «юнкере» тоже уже отшумел вдали.

— Первые петухи, — сказал контрабандист. — Поздненько…

Он напряженно вглядывался в темноту, вслушивался, но ниоткуда не доносилось ни звука. Только лошади громко хрупали траву у родника.

— Путь через границу знаете? — спросил Э. С.

— Должен был прийти проводник, — сказал контрабандист, прикрывая рану рубахой. — Давно бы ему уж пора…

— Может, на заставе задержали, — проговорил Э. С.

Контрабандист посмотрел ему в глаза. Во взгляде был упрек. Э. С. подумал, что тот, быть может, обо всем догадывается.

— Собирайтесь! — сказал Э. С. — Я проведу вас.

Лицо контрабандиста выразило крайнее недоумение.

— Но сперва свяжите там, в хижине, моих акцизных, — приказал Э. С., поднимаясь.

Прокаженный позвал кого-то по имени, из хижины вышел человек с длинным кинжалом, прокаженный распорядился, и тот снова исчез за дверью. Из хижины донесся шум, пыхтенье, стук от падения чего-то тяжелого. Потом оттуда вышло пятеро, они пригнали лошадей, и Э. С. повел их сквозь ночь к границе. Прокаженный бесшумно шел за ним, поступь у него была легкая, кошачья, а дышал он громко, тяжело. Шли в полном молчании, осенняя луна сползала к горизонту и выцветала, серые тени людей и животных становились все длиннее. Сонные птицы выпархивали из-под ног, заставляя людей испуганно вздрагивать. Птицы разлетались кто куда, тревожно кричали, громким писком созывая друг друга, и вновь собирались вместе.

Когда пропели третьи петухи, Э. С. остановился и показал прокаженному на мерцавшие вдали огни. Они были едва видны, мигали, прятались, возникали вновь.

— Там, внизу, Димотика, — сказал Э. С. — Больше не возвращайтесь сюда. Ступайте, и да хранит вас бог!

— Дай вам господь, — проговорил прокаженный с низким поклоном и повел свою потрепанную банду к мерцавшим огням Димотики. Э. С. двинулся в обратный путь, но, куда бы он ни взглядывал, всюду стояла перед ним пылающая рана и печальное порубленное лицо прокаженного. Образ контрабандиста до такой степени врезался в его сознание, что до самого рассвета земля вокруг и весь мир казались ему всеми покинутым, посеченным саблей лицом. Он шел мимо брошенных хижин, сторожек, сараев, набитых контрабандным табаком, но даже и не заглядывал туда — ведь эта контрабанда обратится в дым, не оставив после себя никакого следа. Бедность, уныние обступали его со всех сторон, возложенная на него миссия не вызывала у него никакого восторга, контрабанда табаком приобрела теперь в его глазах иной смысл.

Дневной свет приглушил, но не вытеснил образ прокаженного из его сознания.

В ближайшем селе он обратился в общинную управу, чтобы ему придали в помощь официальное лицо. Официальное лицо явилось: это был сельский сторож в казенной форменной фуражке. Все остальное на нем было цивильное. Глянув на его ноги колесом и сильные, широкие ладони, Э. С. спросил:

— В кавалерии служил?

— В кавалерии, — ответил сторож.

— Наотмашь бить умеешь?

— Умею, — ответил тот и сдвинул пятки, пытаясь стать по стойке «смирно».

Э. С. повел его к той хижине, где лежали связанные акцизные. Дорогой он велел сторожу нарезать ореховых прутьев покрепче и на вопрос сторожа, для чего они, ответил, что надо изукрасить два жирных зада. Дойдя до места, он велел сторожу выволочь обоих акцизных из хижины, те же, увидав Э. С., стали рассказывать в один голос, как они устроили на контрабандистов засаду, как бились с ними врукопашную, но у бандитов был численный перевес, их связали, рты заткнули кляпом, так что они чуть не задохлись, и, если бы Э. С. с сельским сторожем не пришли к ним на выручку, они так бы и задохнулись в этой хижине, ведь для этих варваров-бандитов жизнь человеческая дешевле пареной репы… И так далее и тому подобное.

Э. С. приказал сторожу стянуть с акцизных штаны. Несмотря на вопли, протесты, мольбы, сторож оголил их мягкие части, лихо по-кавалерийски замахнулся, будто саблей, и хлестнул одного из акцизных ореховым прутом. На белом теле пролегла розовая полоска. Акцизный завопил не своим голосом, изогнулся, как гусеница, а сторож тем временем хлестнул таким же манером второго. Тот тоже изогнулся, как гусеница, и завопил.

— А теперь — марш! — крикнул им Э. С. — Скоты несчастные!