Избранное

Когда он открыл глаза, дело шло к вечеру. Металлический зов из болота продолжал звучать в воздухе. Еж все еще не понимал, что произошло. Оглянувшись, он увидал рядом с собой змею — огромную, рваную, мертвую. Еж больше не взглянул в ту сторону.

Два дня лежал он неподвижно, все в нем словно было разбито вдребезги, все болело и ныло. Каждый вечер он слышал, как лягушки зовут его, но только стонал и не двигался с места. Днем он слушал лай Джанки, турецкие возгласы человека в ивовом кресле, голос певицы, которая в отворенное окно пела «Как прекрасен этот мир», автомобильные гудки на шоссе, лисьи проклятья на окраинах поселка. На третий день он не выдержал, попробовал встать, лягушки звали его что было сил. К останкам змеи, облепленным огромными синими мухами, он и не прикоснулся.

Пошатываясь, еж двинулся по знакомой тропке к болоту. Собака Джанка сразу заметила его, еще когда он только вступил в гвоздику, тявкнула, подскочила ближе. Настроена она была вполне миролюбиво, ей просто хотелось поиграть с гостем, и она тронула его лапой. Еж не стал противиться, покорно лег на бок. Джанка удивилась, что он не свернулся в клубок. Оглянулась на хозяина, полаяла, делясь с ним своим удивлением. Хозяин подошел, увидал лежащего на боку ежа, поставил его снова на ноги и предложил шагать дальше. Все так же пошатываясь, еж двинулся навстречу лягушачьему зову.

Он был в полном унынии.

Человек проводил его взглядом, пока он не исчез в высокой траве, и вернулся к своей корректуре. Еж продолжал свой путь, пролез через щель в ограде, дополз до пологого склона, который вел к шоссе. На этот раз склон показался ему страшно крутым, высоким, и он то и дело останавливался, чтобы перевести дух. Наконец он все же дополз до черной полосы асфальта, лягушки кричали без устали, голоса у них были почти металлические. Еж оживился и, выгнув спинку, вступил на раскаленное шоссе. Воздух дрожал от зноя, что-то огромное заскользило по асфальту, но зной размазывал очертания этого огромного предмета. Еж услыхал липкий посвист шин, их было много, они приближались с такой пугающей скоростью, будто собрались преградить ему дорогу к металлическому зову лягушек. Еж выставил иголки, выгнул спину, впился взглядом в чудище, которое на него надвигалось. А чудище летело в дрожащем мареве со свистом, топотом, стонами, словно турецкие разбойники-кырджали минувших времен гнали закованных в цепи рабов, понукая их азиатским воем и ударами бича. Босые ноги шлепали по раскаленному асфальту, ватага турок росла, приближалась, все ускоряя свой бег, и превратилась в бешеный вихрь. Еж мгновенно свернулся в комок, ощутил удар и легко отлетел в сторону и высоко вверх.

Повиснув в воздухе, он видел, как весь караван сбился к обочине, кувыркался, переворачивался, слышались взрывы, стук и гул металла заполнили все пространство вокруг.

Из сада с полевой гвоздикой бежал человек с винчестером, за ним — собака. Добежав до ограды, человек, выпрямившись во весь рост, перелетел через проволоку и выстрелил в воздух. Собака же, плохо рассчитав прыжок, шмякнулась о проволочную ограду и так на ней и повисла…

* * *

Быть может, где-то здесь, дорогой читатель, нам и следовало бы закончить наш рассказ. Еж еще висит в воздухе, подброшенный кверху не то ударом, не то взрывной волной, собака Джанка повисла на ограде, певица своим мелодичным голосом убеждает нас, что этот мир прекрасен, а Э. С. летит, выпрямившись во весь рост, над оградой, бесконечно довольный, верней, бесконечно вдохновленный тем, что его еж вызвал на шоссе шум и кутерьму.

И все будет прекрасно, если мы тем и закончим, предоставим ежу нанести визит лягушкам, а на другой день встретим его в обществе той юной ежихи, которая пришла, надеясь найти его возле дохлой змеи, и теперь кружит по полянке, стыдливо шмыгая носом, преисполненная стыдливых надежд.