Избранное

Передо мной белело шоссе. Телега с бешеной скоростью несется по шоссе, сзади топочут сапоги, дядя Флоро сначала, вижу, стоит в телеге во весь рост, те сзади кричат и стреляют, дядя Флоро выпускает поводья и падает как подкошенный. Лошади не остановились, мчались все так же бешено, телега пронеслась совсем близко от меня, обдала меня гулом звончаток, грохотом железных шин по настилу шоссе, а когда она проехала, я услышал, как она свистит на разные голоса. Ветер задувал в кувшины, и они отчаянно завывали в телеге. Что-то сжало мне горло, перед глазами все поплыло. Я беззвучно поплакал в холодном поле над судьбой дяди Флоро, меня терзало бессилие и злость: эта пуля была предназначена мне, и засада на мосту тоже поджидала меня.

Солдаты на мосту зажгли электрические фонарики, огоньки задвигались, одни наверху, у перил, другие спустились по откосу под мост, я слышал далекие голоса, но не мог разобрать, что они говорят. Я быстро пополз по полю назад, продолжая наблюдать за мостом. Электрические огоньки сверкали в темноте, как волчьи глаза, мне следовало держаться подальше от них. Какое-то время я полз, потом встал и сделал большой крюк, чтоб отойти подальше и от моста, и от шоссе. Подсолнухи кончились, я свернул в заросли ракитника у реки и шел так довольно долго, пока впереди не показались кукурузные поля. Кукурузные листья кое-где были срезаны и сложены в кучи, кое-где еще нет, но початки всюду были уже убраны.

Я пошел напрямик, по полю с неубранными кукурузными стеблями, местность я примерно знал, решил добраться до леса, отсидеться там до утра, а наутро, пораньше, идти к Зеленой Голове. Лес был старый, густой, я не стал забираться вглубь, а нашел впадинку, плотно прикрытую ветвями, и притаился в ней. Я был в одном пиджачке, похолодало, но о костре нечего было и думать. Я лежал в затишке, пытался заснуть, но стоило мне закрыть глаза, как передо мной вырастал мост, телега, дядя Флоро падает, те стреляют сзади, а кувшины завывают страшными голосами. Я, пятясь, отползаю между подсолнухами, потом пробираюсь среди ракит, электрические фонарики позади гаснут один за другим. Открываю глаза, смотрю на темный лес надо мной, в ветках темных деревьев сидят галки, бормочут во сне что-то, понятное им одним. Веки у меня постепенно становятся как деревянные, и глаза больше не закрываются.

Не помню когда, может, уже перед рассветом, слышу, что-то двигается по лесу, прямо на меня. Оказался заяц, он пробежал совсем близко, я мог бы дотронуться до него рукой, но он меня не заметил. Чуть только заяц скрылся в темном лесу, с той же стороны снова послышался шум, на этот раз более сильный. Я затаил дыхание. Из темноты показалась лиса, она гибко скользила по заячьему следу. Лиса была так увлечена преследованием, что тоже меня не заметила. Темнота поглотила и ее, стало тихо, я снова попытался закрыть глаза. В горле у меня пересохло; если б было хоть немножко воды — смочить губы, сделать глоток, может, эта горечь во рту прошла бы. Во рту у меня загорчило, еще когда я увидел телегу, и, сколько я ни сглатывал слюну, горечь оставалась.

Мышиный писк заставил меня вздрогнуть. Он был такой громкий, что я приподнялся и схватился за винтовку. Откуда же здесь мыши? Да это заяц! Он запищал, как мышь, — видно, лиса догнала его. Галки надо мной зашевелились, стали шумно переговариваться, зашуршали перьями, но не улетели. Они болтали довольно долго, некоторые перепрыгивали с места на место, видно, выспались всласть. Густой туман пополз по лесу, стало холодно и сыро, но руки у меня все равно были сухие и горячие. И глаза, мне казалось, были сухие и горячие, и рот. Я понял, что меня лихорадит. Я встал и потоптался на месте, чтобы согреться, галки посоветовались между собой и решили подняться с деревьев. Они заполнили пространство над моей головой шелестом крыльев и криками и улетели в туман. Тьма постепенно редела, где-то далеко шел поезд, и в тумане отчетливо слышался стук колес и пыхтенье паровоза.