Избранное

В конторе за это время кое-что изменилось. Теперь они сидели спиной к окнам, а не наоборот. Каждый получил по новому пресс-папье, а Хамер стал носить очки.

— Представь себе Хамера в очках, — сказал Эрфурт. — Умрешь от смеха.

Во время разговора я услышал, как подъехал мой брат. Он поставил велосипед у стены и зашагал по своему обыкновению в кухню. Его гулкие шаги раздались в прихожей.

Я боялся, что он спросит оттуда, как идет продажа сыра, — он умеет кричать очень громко, как настоящий шкипер. Но моя жена, видимо, сделала ему знак молчать, и я слышал, как он удалился на цыпочках.

Затем Тейл произнес короткую речь, он выразил надежду всего коллектива, что я скоро поправлюсь и здоровый как бык займу в нем свое прежнее место.

Бартеротте вдруг торжественно извлек из-за спины большой сверток, протянул его мне и предложил развернуть.

Это была великолепно отполированная коробка с набором для игры в триктрак — пятнадцатью черными и пятнадцатью белыми фишками, двумя кожаными кубками и двумя игральными костями. Снаружи была прикреплена серебряная пластинка с надписью:

Служащие «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани»
              своему коллеге Франсу Лаармансу
                 Антверпен, 15 февраля 19… г.

Они устроили складчину, и даже старый Пит с паровозика внес франк.

Сердечно пожав мне руки на прощание, они покинули меня.

Набор предназначался для того, чтобы я играл с женой и детьми, пока не поправлюсь.

Жена ни о чем не спросила. Она стряпает с удрученным лицом. Я чувствую, что она может расплакаться от любого неосторожного слова.

XIV

Две недели назад я назначил тридцать представителей по всей стране, без жалованья, но с хорошими комиссионными. И все же заказы не поступают. Чем занимаются эти лоботрясы? Они даже не пишут, а мой брат продолжает упорно интересоваться тем, сколько сыра продано. Своих представителей мне пришлось выбирать по внешнему виду, как скот на рынке.

Я приглашал их к себе в контору группами по десять человек, в разное время, чтобы избежать нежелательных встреч между конкурентами. Нельзя подпускать голодных собак к одной и той же миске.

Ну и тяжело же пришлось моей соседке госпоже Пеетерс!

Все обернулось сплошной неожиданностью.

Авторы блестящих писем оказались в ряде случаев настоящими развалинами, и наоборот. Приходили высокие, маленькие, старые, молодые, многодетные и бездетные, роскошно одетые и обтрепанные, умоляющие и угрожающие. Они упоминали о богатых родственниках, о знакомых бывших министрах. И это давало мне право чувствовать себя человеком, одно слово которого может поставить самоуверенного парня на свое место.

Один из посетителей откровенно признался, что голоден и будет доволен головкой сыра, не претендуя на представительство. Он так растрогал меня, что я дал ему эдамский. Потом я узнал, что, уходя, он выпросил у жены еще пару моих старых ботинок.

Некоторых я никак не мог спровадить, так как в конторе было хорошо натоплено. А двое заявили, что я не имел права вызывать их в Антверпен без оплаты дорожных расходов. В каждом случае я делал отметку на письмах: не годен, сомнителен, подходит, лысый, пьющий, с тросточкой и тому подобное, ибо, поговорив с десятым, я уже ничего не мог вспомнить о первом.

Я серьезно подумывал о том, не обслуживать ли мне Антверпен самому. Пусть здесь в городе представителем ГАФПА будет Франс Лаарманс. Но меня остановила мысль о брошенной конторе. Что будут думать о ГАФПА, если там даже никто не отвечает на телефонные звонки?

И тогда явился мой младший свояк, который спросил, нельзя ли ему попробовать свои силы в качестве агента. Он, собственно, гранильщик алмазов, но дела идут так плохо, что он уже несколько месяцев сидит без работы.

— Фине велела мне поговорить с тобой, — произнес он с деланной скромностью того, кто знает, что его поддерживает сильная рука.

Я отправился на кухню и попросил подтверждения. Она сказала только, что он все время надоедает ей с этим сыром. Теперь она уже не командует, как раньше, когда решался вопрос о смене обоев в моей конторе.

— Можно доверить Густу Антверпен? Да или нет? — спросил я в лоб, пристально глядя на нее.

В ответ она пробормотала что-то непонятное, — схватила таз для стирки и удалилась в подвал.

Мне не оставалось ничего иного, как принять его с испытательным сроком. Если дело не пойдет, то уволю его, невзирая на то, что он свояк. Правда, на этом я потеряю по меньшей мере целую головку, потому что обратно я от него не получу ничего.