Избранное

И снова вспомнила слова фру Опперман: «Если ты станешь его женой, ты будешь богатой женщиной». Невероятно мерзкая мысль. Фру Опперман знает же, что она обручена. Может быть, люди думают, что Юхану недолго осталось жить и что Лива уже начала искать себе другого! И конечно, кого-нибудь побогаче! Нацелилась на самого Оппермана… ведь он явно скоро овдовеет!

Смешно, но и зло, и подло! И сказать это прямо, без обиняков, в день такого несчастья, когда Ивара привезли домой мертвым!.. Да, она злая женщина. Но, может быть, ее озлобила неизлечимая болезнь. «Не дай бог, — думала Лива, — лежать вот так, беспомощной, и знать, что ты скоро умрешь, и быть замужем за Опперманом! Как тут не стать злой!»

Опперману тоже нелегко с такой больной и подозрительной женой. Но негодяй ничего другого и не заслуживает. Лива презирала их обоих, они были ей противны. Все казалось ей безнадежным и отвратительным. Лива дрожала от холода. Вечером она напишет длинное письмо Юхану. Расскажет ему обо всем, что произошло, и об Оппермане тоже. Ей скрывать нечего.

Она поедет навестить жениха. Теперь, когда она отказалась от места, времени у нее достаточно.

Но сначала напишет. Она должна поделиться с ним сегодня же.

Лива откинулась назад, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Жестокий внутренний голос до боли резко и отчетливо произнес: «Юхан никогда не выздоровеет. Он лежит, как фру Опперман, и ждет смерти. Он умрет. Умрет, как умер Ивар. Может, в этом году. Может, в следующем. Он станет неузнаваемым, жалким слепком с того, кем он был, чужим, как Ивар, с лицом и руками словно из серой бумаги, из грязного картона!»

«Смерть, смерть. — Жестокое слово неумолчно звучало в ее ушах. — Смерть подстерегает, смерть никого не щадит… Время смерти, время смерти. Чего только не придется нам пережить, пока нас не осияет великий свет и мы не пребудем вечно с ним, победившим смерть!..»

Лива тряхнула головой и открыла глаза. Замерзшие могилы, засохшая трава. Кресты и памятники, мраморные грустящие голубки, белые статуэтки под стеклянными колпаками и слова: «Здесь покоится прах…» Все так странно, безжизненно, все серо, чуждо и незначительно по сравнению с живым огнем в ее душе. «Что это со мной?» — изумленно подумала она.

Ей, сидящей на этой скамейке, двадцать три года. Она слышит биение своего сердца, хруст песка и ракушек под ногами, ее щеки пощипывает мороз, она — живая. Слышит она и бурное кипение города импорта, удары молота, шум моторов и лебедок, автомобильные гудки, собачий лай, голоса, звуки волынки. Она быстро поднялась, потянулась, сделала глубокий вздох, зевнула, почувствовала, что хочет есть и пить, что ей хочется что-то сделать, чтобы опять стать самой собой. «Вот я живу, — снова подумала она и тихо покачала головой, удивляясь и себе и всему окружающему. — Вот я живу… но еще немного, и это тоже пройдет. И только тогда начнется настоящая жизнь, вечная!..»

У могилы Ивара стоял Опперман. Да, конечно. Это ее не удивило. Опперман — маленький и нелепый, жалкий и глупый, влюбленный и смешной. Теперь, освободившись от него, она словно впервые увидела его как следует. Он такой смешной, такой весь земной, раб этого мира и маммоны. Она поймала себя на мысли: «А что будет с Опперманом в жизни вечной?»

«А Ивар, с ним что будет? Боже милостивый, что будет с Иваром?» Этот вопрос не раз возникал в ее голове за последние дни и ночи, но она все пыталась отложить ответ на него. Теперь он наступал на нее снова, безжалостно и жестоко. Ей нужно встретиться с Симоном и серьезно поговорить с ним.

Могила была уже засыпана. Опперман помогал могильщикам уложить венки, тщательно разглаживал шелковые ленты, точь-в-точь так, как разглаживал материю и дамские чулки на своем складе. Он был смешон. Она не могла на него сердиться. На траве лежало несколько белых с черным ободком карточек. Могила издавала удушливый запах вянущей листвы и цветов. Наконец венки были уложены, могильщики попрощались и ушли. Пальто Оппермана было запачкано землей и покрылось инеем, он тщетно пытался отчистить его.

— Красивый могила, Лива? — Она не ответила, и он продолжал болтать — О, редкий могила! Ты видеть много новые могилы, но такой никогда!

У кладбищенской калитки их дороги расходились. Опперман схватил руку Ливы, сжал ее и сказал:

— О Лива, ты совсем не сердиться, может быть, все снова быть хорошо, мы ничего плохое не сделали, у нас чистая совесть, это самое главное. Ты рассердилась, но, Лива, ты снова быть хорошая… Я это видеть по тебе! Ты, может быть, опять прийти, да? Ты просто хотеть отпуск. Ехать твой жених? Снова прийти на старое место?

— Нет, Опперман, — сказала Лива. — Я не вернусь. Но спасибо за все ваши хлопоты сегодня.