Избранное

Дрожь пробежала по телу Ливы, она со стыдом призналась самой себе, что сейчас она не думала ни о Юхане, ни о Енсе Фердинанде, а только о Симоне. Все остальное удивительно отдалилось, отошло в прошлое. Страшная мысль пронизала ее: «Любила ли ты по-настоящему Юхана, если могла так сразу забыть его?» И необъяснимый страх вселился в нее. Эта мысль ее преследовала. Слезы выступили у нее на глазах. «Почему Симон избегает меня? В чем он меня упрекает?»

— Ты такая бледная. — Молодая девушка подтолкнула ее локтем, желая подбодрить: — Еще не согрелась? Уж не заболела ли ты? Может быть, тебе лечь в постель?

Лива покачала головой.

— Я чувствую себя хорошо, — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— Не удивляйся ее бледности, Хельга, — сказала пожилая крестьянка. — Сколько она сегодня пережила!

Лива ощутила ласковую руку на своей щеке и вдруг разразилась неудержимыми рыданиями. «Почему он смотрит на меня, как на чужую? Почему он сердится на меня?» Эта мысль терзала ее.

Хельга отвела Ливу в свою комнатку на чердаке. На кровати лежало несколько бутылок с горячей водой, всунутых в наголенки от шерстяных чулок.

— А где спят остальные? — спросила Лива.

— Пастор и офицер тоже спят в нашем доме, — ответила Хельга. Трое моряков — рядом, в доме у дяди — учителя, а солдаты — у капитана Мартина. Лучше тебе теперь, Лива? Не посидеть ли мне около тебя?

— Нет, не нужно… Мне теперь совсем хорошо, и здесь так тепло!

— Я сплю рядом, — сказала девушка, — если что — только постучи в стену!

— Большое спасибо, Хельга!

Ливу охватила тревога, усталость как рукой сняло. Она не могла совладать со своими мыслями. Обрывки фраз звучали у нее в ушах, вызывая содрогание: «Ты же шлюха — сказал я! Ты делаешь большие глаза? Для меня ты — сука, понимаешь?» И странные, горестные слова Симона: «Я боялся креста, Лива. Мы тоже обязаны пожертвовать жизнью. Он согрешил, мы должны искупить его грехи! Ты это поймешь позже, когда придет срок…»

Зарывшись лицом в подушку, она шепчет:

— Да… мы должны быть вместе, ты и я! Ты сам это сказал! Мы пойдем на последнюю битву рука об руку, так ты сказал! Почему же ты меня избегаешь? Почему ты меня ненавидишь? Что я тебе сделала?

«Может быть, мне это только кажется», — пытается она себя утешить. Но страх и смятение не уменьшаются. Она поднимается на постели. Пол и стены в маленькой чердачной комнатке в полосах лунного света. Она осторожно встает с постели и прокрадывается к окну. Лунный свет на мохнатых от травы крышах. Черные голые деревья и кусты. Сад… довольно большой сад с высокими деревьями, как это ни странно в этом северном, исхлестанном ветрами поселке. Старые согбенные деревья, освещенные лунным светом, отбрасывают кривые тени. А там соседний дом, дом учителя, где находится Симон. И перед тем домом тоже большой сад. Внезапно она видит одинокую фигуру между деревьями того сада… Это Симон, ошибиться невозможно!

Быстро и бесшумно она одевается. В коридоре стоит Хельга.

— Лива, — говорит она, — чем я могу тебе помочь?

— Ничего не надо, спасибо, — отвечает Лива и сбегает с лестницы.

В заборе между двумя садами калитка. Лива трясет ее, но не может открыть. Фигура там, в другом саду, оборачивается. Да, это Симон. Она шепчет его имя, он быстрыми шагами идет к калитке.

— Симон! — говорит она. — Почему ты на меня сердишься?

— Я не сержусь на тебя, как ты могла это подумать?

— Ты избегаешь меня!

Она ищет его взгляда, но он смотрит в сторону и говорит медленно и задушевно:

— Да, Лива, я избегаю тебя. Потому что есть что-то между нами, чего не должно быть. Поэтому я тебя избегаю. Из-за того, что встало между нами. Понимаешь теперь?

— Нет, не понимаю! — отвечает Лива, и голос ее звучит обвиняюще. — Между нами ничего нет! Слышишь, Симон!

— Это было еще до моего отъезда, — говорит Симон. — Я знал это, но обманывал самого себя. Я говорил себе: «Ты едешь потому, что бог этого хочет. Потому что ты нужен ей. Потому что он назначил ей быть рядом с тобой. Но все же это был сатана!..»

Подавленный крик Ливы превращается в страшное шипенье, похожее на шипенье обезумевшего гуся:

— Симон!

— Это был сатана! — повторяет Симон и закрывает глаза. Он подходит к самой калитке и говорит шепотом и по-прежнему закрыв глаза: — Пойми же! Ты одна в моих мыслях! И когда бот стал тонуть и ты прижалась ко мне… мне вдруг стало ясно, что мною движет не любовь к богу, Лива… а страсть к тебе. И чего ты только ни говорила… чего ты только ни шептала мне, когда сама не сознавала, что делаешь… Нет, я не могу этого повторить!

— Повтори!

Лива снова обрела голос, она не приглушает его, она кричит:

— Ты не можешь оставить меня! Тогда у меня ничего больше не будет! Симон!

— У тебя будет Иисус Христос, — задушевно говорит Симон. И он тоже говорит громко. — Он тебя не оставит! Он не оставит нас, Лива. Мы должны исполнить его завет. Мы должны нести свой крест.

Симон отвернулся, наклонил голову, поднял сжатые кулаки и закричал: