Избранное

В пятьдесят шестом на бульваре Тверском
я у них в гостях побывал,
и огромный арбуз на столе стоял
сахарист, надтреснут и ал.
Я читал им запальчивые стихи,
возмечтав о судьбе Рембо,
и внимательно за ними следил
в створки сдвинутые трюмо.
И один недовольно в усы ворчал,
а другой веселел зрачком.
Так я понял, что я их пронять не смог,
что явился я с пустяком.
Я, пожалуй, был симпатичен им,
но ведь ждали они не меня,
каждый час мог явиться другой поэт,
представляющий времена.
Потому для меня самый смачный кусок
из арбуза вырезан был,
и усатый десятку в прихожей мне
дружелюбной рукой вручил.
Дверь неплотно захлопнулась, и когда
я шагнул на ступеньку вниз:
— Как ты думаешь, будет толк, Леонид?
— А из нас вышел толк, Борис?

ЦЕНТР ЗАЩИТЫ

А. Смирнову

Я десять лет играл в защите —
за школу, лагерь, институт.
Великодушно не взыщите,
я навсегда остался тут.

Я в парусиновых сандалях

и в бело-голубых трусах
витийствовал во всех скандалах,
у всех был притчей на устах.

Когда разгоряченный форвард

планировал к моим ногам,
я поворачивал, как ворот,
его затылком к облакам.

Я закрывал свои ворота,

бил кулаками вратаря.
Коль мы выигрывали что-то,
то только мне благодаря.

Я ждал измены и набега,

шемякина суда судьи,
как искалеченный калека,
я раны уважал свои.

Мне открывался центр защиты,

что от пустынь до хладных скал,
пусть наших бьют, мы будем квиты,
я никого не выпускал.

Я понимал, что там за мною

легла последняя черта,
и если я чего-то стою,
то только верностью щита.

Я был вершитель и зачинщик

того, что тут же шло на слом.
Не подходите — я защитник,
убийца, зверь и костолом.

ПАМЯТИ АРКАДИЯ ШТЕЙНБЕРГА

Одесский известняк, российский дуб мореный,
Кривой могучий клык из стали вороненой,
Приемник «Сателлит» на письменном столе.
Ты где, хозяин их? На этой ли земле
Среди библейских стоп слепого громовержца?
Быть может, поправим разрыв такого сердца?
Ты весла не возьмешь, не разовьешь веревку,
Не сносишь в полчаса заморскую обновку,
Не оглядишь картон, грунтованный искусно…
Что вспоминать, как быть?
                                      На этом свете грустно
И пресно без тебя меж службой и крамолой.
Какой ты суп варил, грибной, родной, тяжелый!

ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ