Избранное

Каждый день я по-разному формулирую то, что вышло из-под горинского пера. В зависимости от самочувствия, настроения, от того, как прошел день, какие мысли посетили меня и какие снова не посетили. Оказывается, это и есть самое радостное в нашем искусстве: творение художника дышит. Сегодня драматургия Григория Горина на темы Герострата, Тиля, Мюнхгаузена, Свифта, Кина, Шута Балакирева мне представляется многообразной, на редкость правдивой и причудливо-элегантной фантазией печального философа, умевшего обернуться коверным и отчаянно шутить по поводу самых разных премудростей мироздания – от закона падения тел до феномена взлета души.

Николай Караченцов О такой роли, как Тиль, можно было только мечтать

Моя актерская судьба в театре началась, по большому счету, с «Тиля», который стал переломным этапом не только лично для меня. Значимость этого спектакля и для «Ленкома», и вообще для театра переоценить трудно. «Тиль» был не просто неординарным и важным событием театральной жизни, он открыл в ней новую веху. И спасибо Господу Богу, Горину и Захарову, что я имел честь принимать участие в этой работе.

Наверное, создание «Тиля» было единственным и уникальным случаем в моей практике: во всяком случае, я больше такого не помню, чтобы пьеса сочинялась одновременно с работой над спектаклем. Гриша написал всего три картины, когда мы начали репетировать, и потом стал дописывать по ходу совместной работы. Приходил на репетиции, не переставая удивлять нас своей фантазией, придумывал следующие сцены. «Тиль» рождался на наших глазах, и это совершенно по-особому объединяло. Мы тогда очень часто и тепло общались, без конца что-то обсуждали. Премьеру отмечали несколько раз и в театре, и дома у Гриши, где всегда умели принять гостей. Разумеется, это еще и заслуга его жены Любы, очень своеобразной и интересной женщины, с которой они были замечательной парой.

Спектакль получился объемный, многоплановый, и нагрузка в нем была серьезная. Поначалу я каждый раз думал, как бы «доплыть» до финала, но потом уже распределился, и играть стало легче. Мне дорого каждое словечко, которое есть в тексте роли. Возможность сыграть в одном лице и хулигана, и шута, и национального героя, и философа, и Ромео – действительно редкий шанс. Это удивительный персонаж, роль, о которой можно только мечтать.

Зритель оценил спектакль по достоинству, принял его на ура. Реплики из «Тиля» стали летучими, ушли в народ, их повторяли в разговорах, цитировали в печати, что, конечно, свидетельствовало о нашей общей победе. Эта постановка шла у нас семнадцать лет, была долгожителем на сцене «Ленкома».

Горин всегда потрясающе чувствовал драматургическую конструкцию. Я уж не говорю о том, какой он провидец, насколько современен, как понимал сегодняшнюю жизнь и умел, преломив ее через призму истории, поговорить о нас самих, – так, наверное, в наше время он один только мог. Все это есть и в картине «Дом, который построил Свифт», снятой Марком Захаровым, где я тоже принимал участие. И опять же Гриша был на съемках, все время рядом, и, если ситуация требовала корректировок, он тут же вносил изменения.

Позже у нас возникла идея создать фильм по «Трехрублевой опере» Горина. Его хотел снимать режиссер Евгений Гинзбург. Гриша написал замечательный сценарий, который напечатал журнал «Театр», поместив на обложке номера нашу совместную фотографию: рядом со сценаристом, режиссером и артистом лежала шляпа, с намеком на то, что денег на съемку картины нет. Это как раз было время, когда финансирование кинематографа рухнуло. Но, к великому сожалению, средств так и не нашлось, и нам не удалось запуститься. Хотя очень жаль, можно было бы сделать интересное кино.

Что бы там ни происходило, я никогда не видел Гришу раздраженным, скандалящим, кричащим. С одной стороны, он философски относился к жизни, а с другой – видимо, многое таил в себе.

Помню, несколько лет назад на моем дне рождения Гриша читал текст, который меня просто поразил. Он так здорово и точно его написал! Я даже не предполагал, что он так хорошо меня чувствует и так правильно знает. Горин, как никто, умел сказать артисту доброе слово, которое он редко слышит впрямую. Причем не пустой дежурный комплимент, а существенные вещи.

Горин был, наверное, единственным человеком, которого Захаров слушал, для него его мнение много значило, он им дорожил. Любого крупного художника в основном окружают люди, которые опасаются ему возражать, говорить неприятное. Горин этого не боялся. Более того, он считал, что тем и ценна дружба – правом сказать все как есть. Я это наблюдал, и для меня это было впечатляющим уроком настоящих отношений.

Эльдар Рязанов Мой друг Гришастик