Избранное

А где же огромная литература о Гомере? Можно ли обойтись без нее - в разговоре о нем – без нее и без философии?

       Но я не пишу ученый трактат. Гомером занималась вся последующая литература, философия и филология, начиная с рапсодов (гомеридов), исполнявших и истолковывавших его поэмы. Гете тоже называл себя “гомеридом”, когда писал “Германа и Доротею” или “Ахиллеаду”.

       Уж не назвать ли мне здесь неоплатоников, интерпретировавших Гомера: Плотина, Порфирия, Ямвлиха, Прокла, толковавшего отдельные места из него – для школьного обихода? Чтобы не ошибиться и правильно назвать их, я должен был наведаться в философский словарь. Или, может быть, блеснуть эрудицией, разумеется, заимствованной из тех же словарей, и вспомнить Шеллинга, “толковавшего гомеровский эпос как внутреннее перерождение мифотворческой стихии?”

       Обойтись без всего этого мне разрешает Платон, назвавший мировоззрение Гомера (Орфея, орфиков, Гесиода) дофилософским осмыслением действительности. Ах, дофилософским? Тогда я могу не беспокоиться. Миф бездоказателен, зато традиционно авторитетен, - говорил Платон. А кроме того, миф – результат непосредственного созерцания сверхчувственного мира, что и заставляет, по Платону, всякий раз обращаться к нему, когда речь идет о богах, героическом прошлом, а также – загробном существовании души.

       Я тоже так думаю. Нет, кроме шуток, Гомер – это поэзия, и она старше философии. “Стихи никогда ничего не доказывали, кроме большего или меньшего таланта их автора”, - сказал Тютчев.

              Белый потом привязали ремнями плетеными парус,

              Ветром наполнившись, он поднялся, и пурпурные волны

              Звучно под килем потекшего в них корабля зашумели;

              Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу…

       Что до гомеровской философии, то боги у него решают, чему не быть и чего не миновать. Вот и вся философия. Как говорит Зевс-тучегонитель, “Если содеялось так, без сомнения, мне так угодно!” И как далеко ни продвинулось человечество за три тысячелетия (что назовем при этом, философию Канта? стихи Пушкина? теорию относительности Эйнштейна? компьютер, на котором я буду печатать эти строки? мне-то из всех изобретений большего всего нравится телефон), - человеческая жизнь и будущее пребывают более или менее в том же отношении к Судьбе (напишем это слово с прописной буквы). К Судьбе, Высшей силе, Природе, “звездному небу над головой”.

                            15.

Если говорить о философии… Меня волнует, что Аристотель, как уверяет Плутарх, подарил исправленный им список “Илиады” своему ученику Александру – и тот возил его в своих походах в шкатулке (“Илиада” из шкатулки”), захваченной им у Дария, - не расставался с ним и ночью, хранил под подушкой – вместе с кинжалом.

                            16.

       Я был знаком с Иосифом Моисеевичем Тронским и его женой Марией Лазаревной, даже заходил однажды к ним домой (жили они в начале Невского проспекта). Увы, мы не говорили ни о “вольфианцах”, аналитиках, считавших, что “художественная ценность поэм связана не с творческим замыслом индивидуального автора, а с единством “творящего народа”, ни об “унитариях”, защищавших “единого” Гомера. Иосифу Моисеевичу были интересны сегодняшние стихи (в том числе – об Архилохе).

       Да и в его знаменитом учебнике есть удивительные места. “Согласно этой теории (теории Германа, 1832, - А.К.), “Илиада” и “Одиссея” возникли не как соединение самостоятельных произведений, а как расширение некоего “ядра”, заключавшего в себе уже все основные моменты сюжета поэм… В результате ряда последовательных “расширений” “Илиада” и “Одиссея” разрослись к 6 веку до н.э. до тех размеров, в которых они и поныне нам известны. Противоречия внутри поэм создались в процессе “расширения” их разными авторами, но наличие основного “ядра” в каждой из поэм обеспечило сохранение известных элементов единства”. Кажется, я выписываю не филологический пассаж, а выдержку из учебника по астрономии – гипотезу о происхождении Вселенной в результате Большого Взрыва.

       И замечу, - хорошо это или плохо, - Тронский обходится без головоломных терминов, за пониманием которых (и моментальным их забвением) надо лезть в специальные словари.

17.

       Выход в свет “Илиады” был оценен Пушкиным как подлинное событие. Пять стихотворений пишет он гекзаметром: “Труд”, “Царскосельская статуя”, “Рифма”, “Отрок”, “На перевод Илиады” – все в 1830 году, - до этого ни одного гекзаметра у него не было.

       Но в отличие от Гнедича (и Жуковского), Пушкин чередует в стихах женские и мужские окончания, благодаря чему удается избежать ритмического однообразия:

              Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,

              Старца великого тень чую смущенной душой.