Избранное

Пламя трещало и металось; время от времени Стюарт, сидевший ближе всех к ящику с дровами, подбрасывал в огонь полено. Собака, лежавшая у ног старика, поводила носом, словно принюхиваясь к чему-то во сне; пепел из очага посыпался ей на нос, она чихнула, проснулась, подняла голову, моргая, поглядела в лицо старику и вновь задремала. Маккалемы сидели безмолвно, почти не двигаясь; казалось, будто эти суровые мужественные лица с орлиным профилем высек из сумрачной тьмы огонь очага, будто замысел их родился в одной голове и будто все они были обтесаны и покрашены одной и той же рукой. Старик аккуратно вытряс себе на ладонь трубку и взглянул на массивные серебряные часы. Восемь.

— Мы встаем в четыре, Баярд, — сказал он. — Ну, а тебе можно поспать до рассвета. Принеси кувшин, Генри.

— В четыре часа, — сказал Баярд, когда они с Бадди раздевались в освещенной лампой холодной пристройке, где на огромной деревянной кровати, застланной выцветшим лоскутным одеялом спал Бадди. — г Стоит ли тогда вообще ложиться?

В холодном воздухе его дыхание превращалось в пар.

— Пожалуй, — согласился Бадди, через голову снимая с себя рубашку и сбрасывая потрепанные защитного цвета штаны с худых, как у скаковой лошади, ног. — В нашем доме ночи короткие. Но вы же гость.

В голосе его прозвучал легкий оттенок зависти и щемящей тоски. После двадцати пяти лет утренний сон уже никогда не будет таким сладким. Его приготовления ко сну были просты — сняв сапоги, брюки и рубашку, он лег в постель в шерстяном нижнем белье и, укрывшись так, что из-под одеяла виднелась одна только круглая голова, смотрел на Баярда, который стоял перед ним в майке и тонких трусах.

— Вы так замерзнете, — сказал Бадди. — Хотите, я дам вам что-нибудь потеплее?

— Да нет, мне будет тепло, — отвечал Баярд.

Задув лампу, он ощупью подошел к кровати, поджимая пальцы на ледяном полу, и залез в постель. Тюфяк был набит кукурузной мякиной, она сухо зашуршала под ним, и как только он или Бадди поворачивались или даже глубоко вздыхали, начинала тихонько потрескивать.

— Подоткните как следует одеяло, — посоветовал Бадди из тьмы, с удовольствием шумно выдыхая воздух. Он громко зевнул. — Давненько мы с вами не видались.

— Верно. А правда, сколько? Года два-три, не меньше.

— В девятьсот пятнадцатом последний раз вы с ним… — Помолчав, он тихо добавил: — Я прочел в газете, когда это случилось. Там была фамилия. Я почему-то сразу догадался, что это он. Газета была английская.

— Прочел в газете? Где ты тогда был?

— Да там, где эти англичашки были. Куда нас послали. В низине. Не пойму, как они ее осушают, чтобы снять урожай при таких-то дождях.

— Да. — Нос у Баярда превратился в ледяшку. При выдохе нос чуть-чуть согревался, ему казалось, будто он видит, как его дыхание превращается в бледный дымок и при вдохе снова холодит ноздри. Ему казалось, будто он чувствует, как доски потолка спускаются к низкой стене, у которой лежал Бадди, чувствует, как воздух, холодный, горький и густой, такой густой, что им невозможно дышать, заполняет низкий угол комнаты, и он лежит под ним, словно под невидимой кучей талого снега… Ощущая под собой сухое потрескиванье мякины, он услышал свое тяжелое и беспокойное дыханье, и его охватило непреодолимое желание встать и уйти — к огню, к свету, куда угодно, куда угодно. Рядом с ним, в давящей, вязкой, сгустившейся почти до осязаемости стуже лежал Бадди, медленно и косноязычно рассказывая про войну. Это был какой-то смутный, призрачный рассказ без начала и конца; Бадди то и дело запинался, немыслимо коверкая названия местностей, а фигурировавшие в этом дремотном рассказе люди — одинокие безвольные существа без прошлого и будущего, запутавшиеся в сетях противоречивых стремлений — безостановочно вертелись, как волчки, на фоне надвигающегося непостижимого кошмара.

— Тебе понравилось в армии, Бадди? — спросил Баярд.

— Не очень. Делать там нечего. Подходящая жизнь для лодыря. — Он на мгновенье задумался, а потом, в порыве застенчивой откровенности и тихой радости, добавил: — Они мне дали амулет.

— Амулет? — удивился Баярд.

— Угу. Ну, знаете, такую медную побрякушку на цветной ленте. Я хотел вам показать, да позабыл. Завтра покажу. Здесь пол такой холодный, что без особой надобности вставать неохота. Завтра выберу время, когда отец выйдет из дому.

— Почему? Разве он не знает, что ты его получил?

— Знает, — отвечал Бадди. — Да только он ему не нравится — он все толкует, что это амулет янки. Рейф говорит, что отец и Джексон — Каменная Стена так никогда и не сдались.

— Верно, — согласился Баярд.

Бадди умолк и вскоре еще раз вздохнул, как бы желая выпустить перед сном весь воздух. Баярд, напряженно вытянувшись, лежал на Спине с широко открытыми глазами. У него было такое ощущение, словно он пьян, — стоит закрыть глаза, как комната начинает кружиться, и ты лежишь, сжавшись и широко раскрыв глаза, стараясь преодолеть тошноту. Бадди замолк и дышал теперь спокойно и ровно. Баярд медленно повернулся на бок, и мякина жалобно заскрипела.