Избранное

- Майор Татевосов Ашот Богданович, назначен на должность начальника штаба вверенного вам полка.

- Вы? - Невольно посмотрел на пустой рукав.

Майор улыбнулся, мелкие морщинки густо набежали на загорелый лоб.

- Понимаете, домой гнали. Как - домой? С Перемышля до Волги, с Волги сюда, Румыния под носом, а меня - домой. Справедливо?

- Садитесь, Ашот Богданович. И меня вытуривали. Значит, мы два сапога пара!

Он обнажил белые зубы:

- Очень хорошо - мы два сапога пара.

- Так с прибытием, Ашот Богданович.

- Скажите, что такое запасный полк - какой цвет, какой вкус?

- Поживете - попробуете. Всего не расскажешь, но кое-что все же послушайте.

И за своими словами я видел Сапрыгина, холящего телеса под штраусовский вальс, бесконечный строй парнишек, Петуханова, лежащего в июньской траве ничком. Но странно - я разглядывал пережитое будто со стороны. Пришло желание высвободиться от ежедневной напряженной жизни… Внутренняя пружина, которая гнала меня от одного дела к другому, сейчас ослабевала.

Не знаю, может, причиной самовысвобождения был человек с сабельно-острым носом, которому легко говорилось о том, о чем вообще никому не собирался рассказывать; может, потому, что он слушал, как слушают дети, не избалованные откровенностью взрослых. Что-то в нем было распахнуто настежь.

- Ах, какая беда! - Он вскинул здоровую руку, вскочил, заходил по комнате. - Стреляю из пушки, из автомата, умею при самом трудном бое держать связь… Что еще умею, а?

- Садитесь. Покурим…

Поглядывая друг на друга, крепко затягиваясь, дымили.

- Разрешите, товарищ подполковник? - Вошел капитан Карасев, худой, синегубый, глотающий соду, глядящий на мир уныло - уж такой характер.

- Вот наш помначштаба, - сказал я Ашоту. - Все грехи - в его гроссбухах. Капитан, представляю вашего непосредственного начальника майора Татевосова Ашота Богдановича. Любите и жалуйте.

Карасев не улыбнулся, посмотрел на Ашота и как заведенный спросил:

- Как прикажете сообщить родным о смерти старшего лейтенанта Петуханова?

- А как вы думаете сообщить?

- Думаю… Все-таки трибунал…

На лице Ашота я заметил нетерпение.

- Ваше мнение? - спросил я, обращаясь к нему.

Он вскинул руку.

- Зачем семье страдать? Послать солдатскую похоронку.

Карасев повернулся ко мне, в глазах вопрос.

- Вы не поняли решения начштаба или не согласны с ним? - спросил я у него.

Ашот с удивлением смотрел в спину уходящего помначштаба.

- Ба… какой сердитый!

- Он работяга и думающий офицер. На него можно положиться…

- Прошу двое суток на знакомство со штабом полка.

- Сутки! Нужно немедленно сформировать боевой полк, обучить, обстрелять.

- Сколько у нас на это дней?

- Сам бог не знает, наверное.

- Понимаю!

* * *

На следующий день в полковом штабе все задвигалось, закачалось, заволновалось. Служивые писаря спинами обтирали глинобитные стены старой украинской хатенки, лупя глаза на низенькую дверь, за которой сидел «безрукий» и решал судьбу каждого из них. Одни выскакивали от него, словно оглушенные взрывной волной, растерянно искали помощи, бросаясь от одного штабного офицера к другому, а другие - с жесткими складками на лицах, собранные, готовые беспрекословно подчиниться своему начальнику штаба.

* * *

…Идем «трясти» вишняковские команды. Нас сопровождает молоденький лейтенант в новеньком кителе, сапожках, в лоск прилизанный, - начальник вещевого довольствия. Заладил одно: «Виноват!»

- Другие слова знаешь? - спросил Татевосов.

- Виноват, знаю!

- Веди в портняжную.

- Виноват, что касается мастеров, отбирал лично сам майор товарищ Вишняковский.

В бывшем просторном амбаре немца-колониста прорублены высокие окна. Столы, а за ними солдаты: кроят, шьют, утюжат. Нас встречает небольшого роста кругленький губастый старшина.

- Мастера! - командует он.

- Пусть работают. Как живется-трудится? - спрашиваю я.

- Дела, как у старого башмачника, товарищ подполковник: есть молоток - нет шпилек, есть шпильки - дратва гнила…

На вешалках кители, гимнастерки. На столах наметанные раскрои, и, похоже, из дорогого заморского сукна.

- Кому?

- Мы не имеем права знать. Мы шьем тем, у кого личная резолюция самого товарища майора.

- Покажите эти резолюции.

Старшина переминается с ноги на ногу, смотрит на лейтенанта, на лице которого, кроме готовности еще раз сказать «виноват!», ничего не прочтешь.

- Старшина, повторить приказ?

- Никак нет, товарищ подполковник.

Он неохотно протягивает мне замусоленную папку. Я беру ее, раскрываю - бумаги, бумаги, на многих следы машинного масла. «Дорогой Валерий Осипович! Я думаю, что и на этот раз не откажешь в пустячной просьбе. Прикажи, пожалуйста, сшить три кителя и шесть пар портков подателям сей записки. Навеки твой, Иван Копалкин». Или: «Слушай, ты, мудрец. Сваргань нужному человеку сапоги с высокими халявами, а еще брюки по-кавалерийски - обтянутые кожей. Твой рыжий». Резолюция Вишняковского: «Старшине Артему Пыпину. Сшить! В. В.».

Татевосов качает головой, кончик носа у него бледнеет.

- Старшина Пыпин, вы хорошо из винтовки стреляли?

- Я закройщик, меня Крещатик на руках носил. Стрелял я только по голубям из рогатки.