Избранное

Мы угостили их лепешками из муки с примесью крахмала - делали его из гнилого картофеля, добытого на заброшенном поле. В самодельном продукте немало было песка, похрустывающего на зубах. Наш новый комиссар - а им стал Захар Амелинов, тот самый, с кем я видел гибель «Армении», - назвал лепешки эти чудным словцом: лапандрусики. Не знаю, откуда он выкопал его, оно нам очень понравилось, это словцо, - лапандрусик.

Порой я бываю в крымских музеях, смотрю на партизанские экспонаты и очень жалею, что среди них нет нашего лапандрусика.

Старший связной, угловатый, немногословный, справился с угощением, поблагодарил и уснул.

Спал он ровно два часа и стал собираться в дорогу. В нем не было азарянского азарта, веселости, но чувствовался характер, бросалась в глаза весомость каждого сказанного им слова.

Сам, значит, машинист паровоза, фамилия Томенко, зовут Михаилом.

Вдруг вспомнилась областная комсомольская конференция. Ведь я именно там видел большой портрет этого человека: «Лучший машинист Сталинской железной дороги!»

Уточнил. Да, был, кажется, портрет, сам он не видел его, но слышал о нем.

Томенко и его товарищи - коренные севастопольцы, работали в депо, водили военные эшелоны, рыли окопы, а потом гамузом пошли партизанить. Восемьдесят два человека. Железнодорожная группа. Командует Федор Верзулов. Слыхали? Ну как же! Машинист, известный на всей дороге, наш учитель. Крепкий мужик.

Томенко говорил, а руки проворно снимали сапоги, перематывали портянки. Мужик, видать, сноровистый.

Бортников хотел подробностей и не оставлял связного в покое:

- Да ты рассказывай, как воюете вы там?

- Туго. - Томенко встряхнул вещевой мешок.

- Каратели жмут, что ли?

- И они жмут. И мы им жару поддаем. - Мешок за плечи.

- Ну и молодцы!

- Все одно туго. Фашист что-то надумал.

- А вы по-партизански: пришел, увидел, бабахнул - и айда прочь!

- Нельзя. Под Севастополем для фашиста место нервное.

С тем Томенко и простился. Мне он понравился. «Место нервное» - точно сказано.

Бортников поглаживал усы, отрицательно покачал головой:

- Отчаянный этот Красников. Я отряды там не держал бы!

А Красников держал и воевал. У меня обострялось желание как можно скорее побывать в тех краях, да и причина была: недалеко от севастопольских лесов, в районе Чайного домика, располагался отряд нашего района - Акмечетский, не щедрый на связь. Как там у них?

Конечно, в те дни я не знал никаких подробностей о жизни красниковского штаба. Было известно: воюют, имеют немалые потери, о них шумят сами фашисты. По каким-то каналам проникало к нам и такое: в Пятом районе в последнее время складывается обстановка неуверенности.

Только уже после войны многое для меня прояснилось.

Сам Владимир Красников тогда придерживался твердого намерения воевать рядом с родным городом. Он блокирован, надо отдать все силы, если нужно - и жизнь, но помочь ему. Короче, командир вел линию, взятую с первых дней борьбы: действовать - и активно - на главном направлении, на «нервном месте».

Комиссар Василенко отлично понимал его, но старался смотреть дальше. Самопожертвования он не признавал. Партизаны есть партизаны, они живы маневром. Надо уходить в более глубокий тыл, а оттуда посылать летучие боевые группы на севастопольские дороги.

Особую позицию занимал начальник штаба района Иваненко. До войны - главный финансист города Севастополя, аккуратный внешне, сухой в общении, официально вежливый, душа под семью замками.

Иваненко гнул свою линию, которая была тоже не лишена смысла и сводилась вот к чему: «Никакой партизанской войны во втором эшелоне фронта быть не может. Что могли - то сделали, а сейчас, пока еще не поздно, надо уходить в Севастополь».

Все эти мнения не были частными. Они отражали настроения, живущие среди партизанской массы.

Но последнее слово оставалось за Владимиром Васильевичем. Он собрал командный состав и решительно сказал:

- Не паниковать!

…Ветер разогнал пелену с гор, серыми тучами замораживалось небо. Посыпался мокрый снег.

Красников в это утро был особенно собранным, что почувствовали все. Он велел командирам быть на своих местах, сам с комиссаром Василенко забрался на Сахарную гору и там застыл, прислушиваясь.

Ровно в восемь утра тишина неожиданно оборвалась артиллерийским огнем. Он начался со стороны противника, но уже через минуту дружно ответил Севастополь.

Дуэль между нашими морскими батареями и немцами становилась все жарче. Отдельные снаряды пролетали стоянки партизан и оглушающе рвались, дымно, но без пламени.

Полчаса качало горную гряду, ходил ходуном лес, а потом как отрезало. Только пороховая гарь остро била в ноздри.

Минута тишины перед атакой… Кто из фронтовиков не помнит ее!

Комиссар с тяжело опущенным подбородком уставился в одну точку, Красников протер пальцами стекла пенсне.

Ни командир, ни комиссар не предполагали, что эта дуэль непосредственно коснется их самих и подчиненных им отрядов. Что она просто отвлекающая сила, что под ее прикрытием подбираются к партизанам каратели.

И вдруг, прямо под ногами, автоматные очереди, свист пуль и беспокойный бас Верзулова - командира Железнодорожной группы: