Избранное

Я подхожу к старому скадовскому партизану. Он смотрит так, как смотрел Василенко.

- Кутерьма получается, - басит Федосий Степанович.

Я говорю ему о батальоне, на который можно напасть. Как он думает?

Он молчит, но глаза его отвечают: все можно, нужно только с умом, чтоб наверняка. Срываться никак нельзя.

Упал вечер, мы как-то приспособились на ночевку. Все мои думы вокруг Чаира, эсэсовского батальона. Мысль об ударе влезла крепко, что бы я ни делал - все вокруг этого вертится.

Утром послал разведку в сам Чаир. Там жил старый шахтер «дед Захаров», а у него был внук - шестнадцатилетний парень, готовый для партизан на все. Вот я и поручил связаться с ним, разузнать через него все подробности.

Разведчики мои пришли после полудня. Все! Сегодня батальон в последний раз будет в Чаире. Уже увели из поселка двадцать пленных партизан. Они захватили их где-то на плато Чатыр-Даг, а теперь погнали в Бахчисарай на муки и смерть.

Значит, в последний раз! Настроение у фрицев должно быть бодрым и в какой-то степени расхоложенным. Ведь солдат, уцелевший и возвращающийся к своим в безопасное место; не похож на солдата, идущего в бой. Он внутренне размобилизован.

Вдруг заупрямился Бортников. Он не верил в успех, жалел нас и не хотел лишней крови. Но тут отбрил его Харченко:

- Трэба быты! Чуешь свое сердце? Шо воно каже?

Бортников понял: остановить невозможно. Стал давать нам дельные советы. Он хорошо знал местность, каждую складочку на ней, предложил отличный маршрут, который скрывался в гуще мелколесья и выводил нас прямо на табачную делянку, полукругом легшую над дорогой.

Принято окончательное решение, готовились форсированно, в темпе галопа. По тревоге собрал партизан, выстроил.

- Кто болен, кто не сможет пробежать шесть верст, у кого силенок нет - выйти из строя!

Вышло шесть человек.

Основная масса, подчеркиваю, до этой минуты разношерстная, собранная, по существу, стихийно, почти не знающая друг друга, стояла на месте. Она была готова к чему-то ответственному, всем своим видом как бы говорила: «Хватит! Сколько можно драпать!»

Скорее, не утерять темп. Разведчиков вперед, а за ними мы.

За час какой-то оказались на поляне, заняли выгодную позицию, всего в двадцати пяти метрах от дороги, - бить, так наверняка!

Заняли почти на виду врага, который отдельными машинами проскакивал по накатанной снежной магистрали.

Ожидание было трудным. Лежали на снегу, который под нами таял, сырость сквозь одежду проникала к телу, будто в ледяной воде купаешься. Но все-таки заряд наш не остыл.

Лежали целый час, наконец в поселке все вздрогнуло - одновременно заработали десятки дизельных моторов. Черт возьми, такой шум - горы трясутся.

Выдержать, главное - выдержать!

Гул машин нарастает - в ушах больно.

Вал накатывается.

Показалась первая колонна - разведка.

Я лежу за ручным пулеметом, моя длинная очередь - сигнал: бросай гранаты!

Через прорезь мушки вижу проходящие машины. Пусть идут, нам нужна сердцевина колонны.

И вот основные силы.

Голова колонны подо мной. И ее пропускаю. Вдруг одна из машин пошла боком, боком, забуксовала и перевернулась.

Остановилось все, что двигалось позади нее.

Немцы повыскакивали из машин - их ужасно много! - и окружили транспортер, потом, по команде, стали его поднимать.

Чувствую, как волосы шевельнулись под моей шапкой-финкой: самая пора!

Всю пулеметную очередь всаживаю в кучу машин и люден, а партизаны с противоположного обрыва бабахнули двумя десятками противотанковых гранат. Отличная работа!

Невероятное стало твориться на дороге: смешались люди, машины, кто-то пытался бежать вперед, другие валились в кюветы.

Паника! В жизни не видел ничего подобного. Стоны, крики…

У меня совершенно пропал страх, и я стал стрелять из пулемета, как на учении, а я когда-то считался неплохим пулеметчиком, это было еще в Дагестане, где служил в горнострелковом полку…

Бил в упор; бил, пока патроны были в дисках.

Партизаны подбавляли из автоматов и винтовок. Я мельком и на мгновение увидел Федосия Степановича. Он стоял за деревом во весь рост и пулял с потрясающей выдержкой. Тут наверняка стопроцентное попадание!

Фашисты стали приходить в себя, заработали пулеметы, а потом и пушки. Серия осветительных ракет ударила над нами, и пучки трассирующих пуль вперемежку с огненными линиями снарядов разлетелись во все стороны. Но мимо нас: немцы, наверное, не могли поверить, что мы находимся от них так близко - в тридцати метрах, не более. Они обрабатывали косогор за поляной, что был выше нас метров на сто. Туда и пошел главный огонь.

- Отходить! - приказал я.

Спасительная бортниковская балка с абсолютной точностью вывела в безопасное место.

Настроение у нас было очень приподнятое: можно и таких бить! Что ж, спасибо севастопольскому комиссару. Крепко он задел нас, но не без пользы.

Собрались на полянке в двух километрах от места боя и устроились на полусгнившем сене. Наперебой делились впечатлениями, каждому хотелось высказаться. Даже скуповатый на слова Харченко поддался общему настроению.