Избранное

Приехав в Париж в начале октября, я отправился на встречу с Куандро в издательство «Галлимар». Там мне сообщили, что он уже ушел, но меня хотела увидеть секретарь отдела переводов. Я подождал некоторое время, волнуясь, и вскоре по маленькой лестнице спустилась молодая женщина, загорелая, очень коротко стриженная. Она улыбнулась, и я до сих пор хорошо помню ее тогдашнюю улыбку. Моника Ланж сказала на ломаном испанском, что ее шеф, Дионис Масколо, хотел бы побеседовать со мной, а затем спросила, говорю ли я по-французски. Из ложной скромности я ответил всего лишь: «Je le baragouine» [376]— и, поднявшись за ней по лестнице, оказался в просторном кабинете, выходившем в зеленый внутренний дворик, где нас ожидал ее шеф. Масколо принял меня просто и сердечно. Куандро настоятельно рекомендовал ему мои книги, поэтому он сразу предложил оговорить условия контракта. Однако беседа вскоре направилась в другое русло: речь зашла об Испании. Масколо недавно провел там отпуск в компании Маргерит Дюра, Витторини и еще нескольких друзей. Изменения, происходящие в стране, даже в условиях деспотичного режима Франко, привлекли их внимание, но незнание языка и отсутствие общения с испанской интеллигенцией, к сожалению, не позволили глубоко проникнуть в суть происходящего. Что я думаю о положении в стране? Разделяю ли их надежды на скорые перемены? В течение доброго часа я изливал Масколо свои бурные антифранкистские чувства: с наивным оптимизмом тех лет я объяснял, что новое поколение интеллигенции, выпускники университетов, противятся диктатуре, их политические взгляды становятся все более четкими и радикальными. Несмотря на нашу разобщенность и ужас послевоенных репрессии, молодое поколение прозрело и под руководством подпольной профсоюзной оппозиции готовится к борьбе за свои права. Приписывая деятельности нашей малочисленной группы несуществующие достижения, я предрекал Испании близкую революционную бурю. Масколо ловил мои слова взволнованно и воодушевленно, а в конце нашей беседы выразил надежду на скорую встречу, Моника, до того скромно державшаяся в стороне, спросила, могу ли я прийти к ней поужинать на следующий день, и, убеждая принять приглашение, сразу же добавила, что пригласила Жана Жене. Я согласился и записал ее адрес: Улица Пуассоньер, 33. Вскоре мне предстоит полюбить этот дом, он станет моим прибежищем, «постоянным местом жительства», которое уже почти тридцать лет значится в моих официальных документах.

Из книги «Острова отчуждения»

Временно поселившись в квартире Моники на улице Пуассоньер, я вернулся к своему давнему замыслу, который не раз обсуждал с Кастельетом и Еленой де ла Сушер: создать журнал, свободно публикующий материалы эмиграции и внутренней оппозиции, открытый литературным и политическим течениям Европы. Первой моей мыслью было организовать с помощью Масколо комитет французских интеллигентов-антифашистов, поддерживающих эту идею. Наш разговор состоялся пятнадцатого сентября пятьдесят шестого года. Тогда я еще не знал, что начиная с этого дня десятилетия, прожитые в Испании, в Барселоне, — недавнее прошлое — будут играть в моей жизни все меньшую роль. Вскоре меня и Монику вместе с несколькими писателями, которым Масколо уже рассказал о моих намерениях, пригласили поужинать на улицу Сен-Бенуа. Там мы встретились не только с Маргерит Дюра и другими близкими друзьями Масколо, но и с Эдгаром Мореном, а также с Роланом Бартом, чьи «Мифологии», регулярно публикуемые в «Леттр нувель», я с жадностью прочел в Гарруче незадолго до приезда в Париж. Однако, к моему величайшему сожалению, беседа сразу свелась к тому, как лучше организовать покушение на Франко. Пуля должна была настигнуть его во время боя быков: один из гостей Масколо побывал на корриде, где присутствовал Франко, и утверждал, что диктатор представляет собой прекрасную мишень. Полиция не обращает особого внимания на туристов, меткий стрелок с внешностью иностранца может, не возбуждая подозрений, занять место на одной из ближайших к ложе Франко трибун, выстрелить и скрыться в толпе, пользуясь всеобщим замешательством. Эта идея захватила и Жана Ко — секретаря Сартра. Через несколько недель в пылу политического спора, разгоревшегося на улице Пуассоньер, он с удивительной самоуверенностью, почти с вызовом утверждал, что способен один за два-три месяца разжечь в Испании огонь революции. Как бы то ни было, энтузиазм, мгновенно вспыхнувший (не без помощи горячительных напитков) во время застольных бесед на улице Сен-Бенуа, постепенно угас, а мой план так и не осуществился. История не стояла на месте — мир вступал в период, богатый событиями, и стрелка политического компаса Масколо и его друзей вскоре повернулась совсем к другим полюсам.