Избранное

Снова бурно потекла вторая жизнь, само собой отодвигая в неопределенность свершения в первой. Вполне достаточно было проигрывать ежевечерне с самого начала: звонит, входит в комнату, где на столе раскрытые книги и какие-нибудь чертежи. Конструктор должен что-то чертить, читать, считать. Сказано было, «делает открытия», отмечая это глотком портвейна. Пол натерт красной мастикой, она еще прошлый раз обратила. У нее, например, давно отциклеван и покрыт лаком, сто часов экономии в год при уборке. «Фотографии-то у вас в кармане, а паспорт надо менять». Действительно у него остались каким-то образом в кармане, действительно надо менять. Неохота снова тащиться в ту комнату, с нее все и началось. Скорее всего выбросил, зачем ему эта рожа. Тогда придется идти, паспорт менять надо. Но пока можно считать, что сохраняет трепетно на сердце. Мерилин Монро, Брижит Бардо. Анни Жирардо. Последнее ближе к истине, любимая актриса. А Мазину, после того идиотского телефильма, разлюбила, слишком уж она старалась тут быть умной, интересной, хорошенькой, молодой. Раньше была некрасивая, неумная, немолодая — все, весь мир любил. Вот в чем вопрос: оказывается, никогда не надо из себя ничего изображать. Будь самой собой, если можешь. Это самое интересное.

Ну вот, а затем, в зависимости от настроения, он ей говорил либо что-то нормальное, поил опять чаем, в иные просмотры дело доходило до того, что он добывал из гардероба заветную бутылку с портвейном и наливал — второй рюмки не было — в чашку, отмерив рюмкой. Ну, а далее вторая жизнь текла как обычно, не считаясь с суровой реальностью. Извлекались драгоценности, строилась нешикарная, но приличная квартира. Неподалеку. Район менять было жаль. Наташка с Володей поселялись в ее комнатушке, рожали ребенка, она выделяла им деньги на приобретение кооперативной трехкомнатной квартиры, югославской мебели, потому что самой ей деньги девать было решительно некуда. Но часто во второй жизни он встречал ее недоуменно-каменным лицом, никак не мог вспомнить, кто она.

Наверное, в реальности она так бы и не пошла к нему, ежели бы не бумажка на доске объявлений, напоминающая об обмене паспортов.

Она разлетелась к нему прямо с работы, решив пойти наудачу и единственный раз: повезет так повезет. Впрочем, в глубине себя она знала, что будет теперь ходить хоть целый месяц, пока не застанет, раз решилась. Дернула не звоня, нахально, дверь, створка отворилась, она поискала опасливо ведро, — не было. «Ждал», — подумала она неизвестно почему. Нахально побарабанила в следующую дверь, обмерла, услышав его голос. Вошла.

Горела неяркая лампа под облезло-красным абажуром, он сидел на диване, в плюшевом красном халате, наверное материном еще, совсем старый, маленький, с жидкими седыми волосами, отросшими почти до плеч, в очках, подняв вопросительно навстречу круглую, как у морской свинки, голову. Горло у него было замотано серым шерстяным платком.

Он не узнал или был недоволен, что она пришла, потому что молчал, ничего не спрашивая, напрягши безволосые надбровья.

«Случайно у вас не сохранились те дурацкие фотографии, я забежала по дороге, лень туда идти. Паспорт-то нужно менять, хочешь не хочешь».

Он поднялся.

«А, это вы. Горшок на блин поменяли. Не узнал». — «Береточка, между прочим, сбереженная от дней нашей с вами молодости, купите пойдите сейчас новую. Опять модно». — «Раздевайтесь. Или снова к ящику несетесь?» — «Нет, вечер с хоккеем выбрала, надоел, не смотрю, все равно проигрывают». — «У меня грипп, не боитесь? Тогда давайте пальто».

«Совсем стала бабуля, — сказал он, разглядывая ее. — Болели, что ли?» — «За всю жизнь ничем не болела, ухаживать некому». — «Намек понял, доля истины есть, но поздно об этом. Фотографии, конечно, сберег, носил на сердце, любовался ежечасно». — «Остроумие оставьте при себе, а фотографии давайте».

Он отдал, на самом деле извлекши из гардероба, из кармана пиджака. Надеялся, что ли, встретить и возвратить.

«Чайком попоили бы, — сказал он. — Лишний раз на кухню идти боюсь, сквозняки». — «Ну нет. Не желаю попадать в сомнительную ситуацию. За домработницу сходить не хочется, для родственницы поздновато вылупилась, для знакомой стара». — «Ну воды в чайник налейте, — сдался он тотчас — видно, его самого ставило в тупик, как соседи объяснят ее появление в качестве хозяйки на кухне. — В конце коридора, где удобства, — раковина есть».

«Нужно построить кооперативную квартиру, — думала она, живя во второй жизни, пока шла по дрыгающим доскам коридора. — Пусть даже на окраине. Что в нем, в центре, когда такие условия. У нас хоть чистота. Правда, идиотство, ванной нет. Так и проживу, что ли, век без ванной. Люди с жиру в баню при ваннах таскаются, а мне осточертело».

Она выдала, войдя, свой комментарий относительно отхожего места, смягчив упоминанием об отсутствии ванной. Однако о кооперативной квартире пока умолчала.