Избранное

- …имел родителей; может быть, у тебя даже есть сын. Нет? А у меня есть, Крус. И я верю, что прожил жизнь по-настоящему, и хотел бы выйти на свободу и продолжать жить. А ты -нет? Разве не хотелось бы тебе сейчас приласкать…

Голос Берналя сорвался, когда он набросился на него в темноте, вцепился обеими руками в лацканы кашемировой куртки и, не говоря ни слова, с глухим рычанием стал бить об стену своего нового врага, вооруженного идеями и гуманностью, который лишь повторил тайную мысль его самого, узника, капитана Круса: что будет после нашей смерти? А Берналь, невзирая на жестокую тряску, повторял:

- …если бы нас не убили? Нам нет и тридцати… Что стало бы с нами? Мне еще столько хочется сделать…

Пока наконец он, обливаясь потом, тоже не зашептал прямо в лицо Берналю:

- …все пойдет по-старому, понял? Будет всходить солнце, будут рождаться мальчишки, хотя и ты и я будем трупами, понял?

Мужчины выпустили друг друга из жестких объятий. Берналь рухнул на пол, а он шагнул к двери, приняв решение: дать Сагалю фальшивые сведения, попытаться спасти жизнь яки, предоставить Берналя его собственной судьбе.

Когда капрал, мурлыча себе что-то под нос, вел его к полковнику, он чувствовал, как поднимается в нем утихшая было тоска по Рехине, сладкое и горестное воспоминание, которое таилось где-то на самом дне души, а теперь подступало к сердцу, требуя, чтобы он остался жив,- будто умершая женщина взывала к памяти живого мужчины, чтобы не быть ей только источенным червями телом в безвестной могиле, в безымянной деревне.

- Вам будет трудновато одурачить нас,- оскалился в своей вечной улыбке полковник Сагаль.- Мы тут же вышлем два отряда проверить - так ли вы говорите или нет. А если нас атакуют с другой стороны, вам придется отправиться прямиком на тот свет с мыслью, что вы выиграли несколько часов жизни» но ценой своей чести.

Сагаль вытянул ноги в носках и пошевелил пальцами. Сапоги - уставшие, без шпор - стояли на столе.

- А яки?

- О нем разговора не было. Да, ночь что-то затянулась. Зачем тешить бедняг мечтой о новом рассвете? Капрал Паян!… Давайте-ка отправим тех пленных в лучший мир. Возьмите их из камеры и отведите туда, в патио.

- Яки не может идти,- заметил капрал.

- Дайте ему марихуаны,- осклабился Сагаль.- Да притащите на носилках, а там прислоните как-нибудь к стенке.

Что видели Тобиас и Гонсало Берналь? То же самое, что и капитан, хотя он стоял над ними, рядом с Сагалем, на плоской крыше муниципалитета. Там, внизу, пронесли яки на носилках; прошел, опустив голову, Берналь - обоих поставили у стены между двух керосиновых ламп.

В эту ночь запаздывала утренняя заря. Не вырвала из тьмы силуэты гор и красноватая вспышка громкого ружейного залпа - Берналь едва успел дотронуться рукой до плеча яки. Тобиас так и остался прислоненным к стене - носилки не дали ему упасть. Лампы освещали его лицо, изуродованное пулями, и ноги убитого Гонсало Берналя, по которым текли струйки крови.

- Вот вам ваши покойнички,- сказал Сагаль.

Его слова покрыл оружейный залп, далекий и дружный, к которому тотчас присоединился хриплый голос пушки - угол муниципалитета рухнул. Панические крики вильистов донеслись до плоской белой кровли, где дико взревел Сагаль:

- Уже пришли?! Догнали нас?! Карранкланы?!

И в этот же миг пленник сбил полковника с ног и схватил - вдруг обретшей силу рукой - его кобуру. Пальцы ощутили холод металла. Он приставил револьвер к спине Сагаля, а здоровой рукой стиснул шею полковника и прижал его голову к крыше - от напряжения побелели скулы, на губах выступила пена. Взглянув за карниз, он увидел, что внизу, в просторном патио, где свершилась казнь, царит паника. Солдаты карательного взвода бежали, опрокинув керосиновые лампы, топча тела Тобиаса и Берналя. По всей деревне Пералес слышались разрывы снарядов и выстрелы вперемешку с воплями, треском пылавших построек, цокотом копыт и конским ржанием. Но вот вильисты снова показались в патио, застегивая рубахи, затягивая ремни. В свете факелов бронзой отсвечивали лица, пуговицы, пряжки. Руки хватали ружья и патронташи. Быстро распахнулись двери конюшни; солдаты вывели ржущих коней, оседлали их и выскочили в открытые ворота. Несколько отставших всадников бросились вслед за отрядом, и патио опустел. Остались только трупы Берналя и яки. И две разбитые керосиновые лампы. Вопли удалялись в сторону атаковавшего неприятеля. Пленный отпустил Сагаля. Полковник поднялся на колени, откашлялся, потер посиневшую шею. И прохрипел с трудом:

- Не сдаваться! Я здесь!

Утро приподняло наконец свое голубое веко над равниной.

Шум сражения удалялся. По улицам навстречу врагу скакали вильисты. Их белые рубахи окрашивались в синее. Из патио не доносилось ни звука. Сагаль встал на ноги и начал расстегивать свой сероватый китель, чтобы обнажить грудь. Капитан шагнул к нему с револьвером в руке.

- Мои условия остаются в силе,- бесстрастно сказал он полковнику.

- Пойдем вниз,- сказал Сагаль, опуская руки.

В комнате Сагаль вынул «кольт» из ящика стола.