Избранное

- Как бежит время! Четыре дня назад мы были в Акапулько, а завтра подойдем к Панаме! Где кончается твое путешествие?

- В Майами. Оттуда я полечу в Мехико. Так решено заранее и…

- И мы, наверно, никогда больше не встретимся.

- Гарри! Гарри!

- Каждый из нас вернется домой. Обязанности. Дела… Забудем об этом путешествии. Вернее, не придадим ему особого значения. Все покажется коротким сном.

- Нет, Гарри, так быть не может!

- А как же?

- Но ведь я почти ничего не знаю о вас… о тебе…

- Гаррисон Битл. Тридцати семи лет, клянусь, хоть все дают мне много меньше. Местожительство - Филадельфия, Пенсильвания, США. Католик. Республиканец. Гарвард и Кембридж. В городском доме- четырнадцать комнат. Дача в заповеднике. Кое-какие ценности. Полотна Сарджента, Уистлера и Уинслова Гомера. Характер - скромный. Костюмы от «Братьев Брукс». Любитель собак и лошадей. Заботливый сын. Мать - милейшая вдова шестидесяти лет с твердым характером и слабой памятью. Теперь темная сторона жизни - десять часов ежедневной работы. Биржевой агент. Ну как? Устраивает?

- Я… я не… то есть я хочу сказать, что у вас очень хорошая жизнь. Тетя Аделаида говорит, что в ее времена все было таким шикарным… и праздники, ну и люди, все. А вот мне, мне уж не довелось это увидеть… училась в интернате Святого Сердца. Ну а после? Молодые люди в наш дом не ходили, да и я, по правде сказать, не очень о них думала. Девочки о них говорили, только мне казалось, что они просто-напрасто сочиняют. В общем-то, и я жила хорошо, нет, правда! То есть я не думаю, что моя жизнь чем-то отличается от жизни других людей. Вы понимаете меня, Гарри? Гарри!

Никогда еще сомнение не предвещало такой твердой уверенности. Никогда еще уверенность не выражалась таким словом, такими словами, как страх и наслаждение, словами, которые обозначали то, что снизу вверх пронизывало позвоночник Исабели, ослабевший холодеющий позвоночник, трепетно чуткий к кончикам сильных пальцев Гарри, ласкавших ее спину, можно сказать - обнаженную спину, так много электричества было в этих пальцах, скользивших по вечернему платью, сшитому из матовой ткани в звездочках-дырочках, которое застегивалось сзади. Сомнением, уверенностью, страхом и наслаждением - всем сразу был этот холодный бессильный пот, который Исабель ощущала как нечто отдельное от своего смеющегося тела, упрямо чуждого сейчас прежней осмотрительности. Сомнением, уверенностью, страхом и наслаждением была и эта горячая дрожь, которая разрушала систему сосудов, пульсирующих, ощутимо теплых, наделенных теперь особой чуткостью и стремительно рвущихся к поверхности кожи. И вяжущий привкус, который чувствовал ее язык, плотно прижатый к мягкому бугристому небу. И усталость рук, покорно лежавших на плечах Гарри. Сомнение, уверенность, страх и наслаждение были и в страшной тяжести ее ног, безвольно, безотчетно передвигавшихся по танцевальному салону, едва освещенному синими огоньками, рассыпанными в ночном небе. И в странном исчезновении только что кружившихся возле них пар. Вернее, в том, что их перестала замечать Исабель, та, что сейчас откровенно и робко прижималась к Гарри, та, что старалась коснуться прядкой волос отворотов его пиджака, та, что приникала головой к его шее, к свежему аромату лаванды.

Не стало вдруг ни джентльмена с белыми подкрученными усами, ни маленького человечка с седоватой козлиной бородкой, ни калифорнийской учительницы, задрапированной в красный шелк, которая только что скользила по залу, поигрывая пальцами, ни этого молодого блондина, который то и дело оказывался рядом и смотрел на нее в упор и даже подмигивал ей время от времени, пока она кружилась в объятиях Гарри, то находя, то теряя мелодию, прислушиваясь к биению собственного сердца.

- Ну, Исабель! Идем на палубу!

- Гарри, я не должна. Я никогда…

- Сейчас там никого нет.

И эта светящаяся полоса, эта теплая пена неподвижной ночи увлекла в свое обреченное смятение все мысли о Марилу, о тете Аделаиде, о магазинчике на улице Ницца и уютной квартирке на Гамбургской, бросила их к смолкшему винту, разорвала, превратила в клочки моря, а потом швырнула в темноту и оставила Исабель - потерянную, сникшую, влажную, с закрытыми глазами, с приоткрытым ртом, с горячими струйками слез - в объятиях Гаррисона Битла.

- Ну, расскажи, какая была свадьба, Джек?

- Романтичная, Билли, романтичная, как в старом фильме с участием Филлис Калверт.

- Неужели они никого не пригласили?

- Нет, они были только вдвоем в церкви возле «Хилтона». А я подсматривал за ними из-за колонны. Эти вещи меня очень волнуют.

- Дай-ка мне половинку твоего безе!

- Больно много просишь и мало даешь взамен. Не забывай, что ты мне теперь не ровня!

- И раньше не был! Попомни мои слова: я еще увижу, как ты моешь уборные.

- Ну а пока?

- Ладно уж. Скажу Ланселоту, чтобы он оставил тебе бутылку.

- Вот это другой разговор, Билли.

- Э-э! Обезьяна и в шелку обезьяна…

- Скажи, какой догадливый! Она точно была одета в белое шелковое платье и вуаль из органди.

- Я имел в виду тебя, кретин!

- Billy, you're a bloody bastarб! [93]