Избранное

Во тьме, словно бред бессвязной, свои разрушенья празднуй —
О дикий ад!
То ветра свист исступленный иль крыльев миллионы
Кругом гремят?
И с морем небо мгновенно слилось, чтобы взор вселенной
Задернуть, ослепив.
То молний внезапных стрелы иль это ужасный, белый
Усмешек злобных извив?
Без сердца, без слуха и зрения проносится в опьяненье Каких-то гигантов рать —
В безумье все разрушать.

Ни цвета, ни форм, ни линий. В бездонной, черной пучине —

Смятенье, гнев.
И мечется море с криком, и бьется в хохоте диком,
Осатанев.
И шарит — где же граница, чтоб о нее раздробиться,
Где берегов черта?
Васуки[3] в грохоте, визге валы разбивает в брызги
Ударом хвоста.
Земля потонула где-то, и бурею вся планета
Потрясена.
И разрываются сети сна.

Беспамятство… Ветер. Тучи. Нет ритма, и нет созвучий —

Лишь пляска мертвеца.
Смерть ищет опять чего-то, — она забирает без счета
И без конца.
Сегодня во мгле свинцовой ей надо добычи новой.
И что же? Наугад,
Не чувствуя расстояний, какие-то люди в тумане
К смерти своей летят.
Путь их бесповоротен. Вместилось несколько сотен
Людей в ладью.
Цепляется каждый за жизнь свою!

Уже отбиваться трудно. И буря бросает судно:

«Давай! Давай!»
А вспенившееся море гремит, урагану вторя:
«Давай! Давай!»
Со всех сторон обступая, смерть кружится голубая,
От злобы побледнев.
Теперь не сдержать напора — и судно рухнет скоро:
Моря ужасен гнев.
Для бури и это шалость! Все спуталось, перемешалось —
И небо и земля…
Но рулевой — у руля.

И люди сквозь мрак и тревогу, сквозь грохот взывают к богу:

«О всеблагой!
Смилуйся, о великий!» Несутся мольбы и крики:
«Спаси! Укрой!»
Но звать и молиться поздно! Где ж солнце? Где купол звездный?
Где счастья благодать?
И лет невозвратных были? И те, кого так любили?
Здесь мачеха, а не мать!
Пучина. Удары грома. Все дико и незнакомо.
Безумье, мгла…
А призракам нет числа.

Не выдержал борт железный, проломано дно, и бездны

Раскрыта пасть.
Здесь царствует не Всевышний! Здесь мертвой природы хищной
Слепая власть!
Во тьме непроглядной звонко разносится крик ребенка.
Смятенье, дрожь…
А море словно могила: что не было или было —
Не разберешь.
Как будто ветер сердитый задул светильники чьи-то…
И в тот же час

Свет радости где-то погас.

Как в хаосе мог безглазом возникнуть свободный разум?

Ведь мертвое вещество,
Бессмысленное начало — не поняло, не осознало
Себя самого.
Откуда ж сердец единство, бестрепетность материнства?
Вот братья обнялись,
Прощаясь, тоскуя, плача… О солнечный луч горячий,
О прошлое, вернись!
Беспомощно и несмело сквозь слезы их заблестела
Надежда вновь:
Светильник зажгла любовь.

Зачем же всегда покорно мы смерти сдаемся черной?

Палач, мертвец,
Чудовище ждет слепое, чтоб все поглотить святое —
Тогда конец.
Но даже и перед смертью, дитя прижимая к сердцу,
Не отступает мать.
Ужели же все напрасно? Нет, злобная смерть не властна
Дитя у нее отнять!
Здесь — бездна и волн лавина, там — мать, защищая сына,
Стоит одна.

Кому же отнять его власть дана?

Ее бесконечна сила: ребенка загородила,

Прикрыв собой.
Но в царстве смерти — откуда любви подобное чудо
И свет такой?
В ней жизни бессмертной зерна, источник чудотворный
Неисчислимых щедрот.
К кому прикоснется эта волна тепла и света,
Тот матерь обретет.
О, что ей весь ад восставший, любовью смерть поправшей,
И грозный шквал!
Но кто ей такую любовь даровал?
Любовь и жестокость мести всегда существуют вместе, —
Сплелись, борясь.

Надежды, страхи, тревоги в одном обитают чертоге:

Повсюду связь.
И все, веселясь и плача, решают одну задачу:
Где истина, где ложь?
Природа разит с размаху, но в сердце не будет страха,
Когда к любви придешь.
А если чередованье расцвета и увяданья,
Побед, оков —
Лишь спор бесконечный двух богов?