Избранное

— Лучше бы ты мне об этом не рассказывал.

— Почему?

— Отныне я буду жить в вечном страхе.

— Что же страшит тебя, вдовство?

Шуни долго молчала, затем проговорила:

— Нет, я не стану бояться. Если я покину тебя и уйду раньше, моя смерть будет для меня двойной смертью.

1933

МИНИАТЮРЫ

Облако-вестник [188]

Мне вспоминается день нашей первой встречи.
О чем тогда пела флейта?
Она пела: «Я встретился с тем, кто был далек мне».
«Я уловил неуловимое, я задержал вечно ускользающее!»
Отчего же теперь не поет моя флейта?

Оттого, что не до конца постиг я извечную правду. Я думал, мы совсем близко, не заметил, не понял, что она и далека от меня. Оттого, что познал я лишь одну грань любви — единенье, и не ведал другой ее грани — разлуки. Я забыл, что встречи, лишенные трепетного стремленья к далекому, — не встречи, и близость стала для нас преградой.

В необъятном пространстве, разделившем два сердца, — тишина: там не слышно речей. Только флейте дано развеять великое это молчанье. Но не звучат ее песни, если им нет простора.

Разделившее нас пространство заполнено мраком, засорено мусором будничных слов, мелких дел, ограничено скудостью вечных забот и тревог.

Порою в залитой лунным сияньем ночи веет прохладой; я пробуждаюсь, сердце стонет; это мысль: я навеки утратил ту, что рядом со мной.

Чем завершится наша разлука? Соприкоснется ли вновь ее бесконечность с моею?..

Кто она, с кем говорю всякий вечер, освободившись от дел? Она — одна из тысяч и тысяч подобных ей в мире; все в ней познано мною, все знакомо, исчерпано.

Но я чувствую: что-то в ней ушло от меня, что было и должно быть моим. Обрету ли я вновь его в безбрежном потоке желаний?..

Наступит ли день, когда в сумерках праздных, напоенных благоуханьем лесного жасмина, будут снова беседовать наши сердца?

Дождь словно окутал своим покрывалом небосклон на востоке. Вспомнились мне строки поэта Удджайини[189]. И подумалось: не послать ли и мне к возлюбленной вестника?

Пусть летит моя песня! Пусть пронесется над бездною нашего отчуждения!

Пусть плывет моя песня против теченья времен! Пусть достигнет далекого дня нашей первой встречи, дня, полного светлой тревоги, о которой тогда пела флейта, дня, пронизанного рыданьем потоков дождей, дня, овеянного ароматами несчетных весен вселенной, вздохами дремной кетоки[190] и веселыми взмахами цветущих ветвей дерева шал[191]!..

Пусть, проливаясь дождем, она шелестит в листве кокосовых пальм, осеняющих берега безлюдных озер! Пусть достигнет песня моя слуха возлюбленной в час, когда, стянув узел волос и поправив сари, она суетится у домашнего очага!..

Сегодня бескрайний небосвод склонился над смуглой землею, окутанной синею дымкой лесов, и нежно шепнул ей:

— Я твой!

— Да разве это возможно? — удивилась земля. — Ты безграничен, а я так мала!

— Иль не видишь? — отвечал небосвод. — Стали тучи моими границами, я окружил тебя их пеленою.

Смутилась земля:

— Ты одет сияньем бесчисленных звезд, а в моем одеянье — ни единой искорки света!..

— Сегодня все потеряно мной — и луна, и солнце, и звезды, — и вот я приник к тебе!

— Мое сердце полно слезами и дрожит при любом дуновенье, а ты неподвижен…

— О нет! В глазах моих тоже слезы. Разве не видишь? Вот-вот они хлынут потоком, мрачно мое лоно — как сердце твое…

И тут излилась песня слез, заполняя пространство, разделившее небо и землю, — пришел конец их разлуке…

Пусть поет юный дождь вдохновенные гимны в честь обручения неба с землею, пусть прольется он и на нашу разлуку!.. Пусть все несказанное, что затаилось в сердце любимой, зазвенит, как струна вины! Пусть набросит любимая на темные пряди анчал[192], синий, как дали лесные! Пусть во взоре ее черных очей прозвучат все мелодии ливня! И да будет благословенна гирлянда бокула, вплетенная в косы любимой!..

Когда сумрак, сгустившийся в роще бамбука, задрожит от звона цикад, когда на холодном сыром ветру, затрепетав, угаснет пламя светильника, — пусть покинет возлюбленная свой мирок, так ей знакомый, и придет лесною тропой, овеянной влажным дыханием трав, в настороженную ночь моего одинокого сердца!..

1922

Не в тот рай попал

Это был самый настоящий бездельник.

Дела его не занимали, только забавы да развлечения.

Налепит, бывало, на дощечку глины, набросает сверху морских ракушек, и чудится ему то стая птиц над морскими волнами, то стадо коров н$ холмистом поле, а то привидятся ему горы — по склонам их мчатся вниз бурные потоки, сбегают исхоженные людьми тропы.

Родные постоянно бранили его. Он обещал оставить все эти глупости. Но… глупости не оставляли его.

Иной сорванец за весь год не заглянет в книжку, а экзамены каким-то чудом сдает отлично. Так было и с нашим бездельником.

Вся его жизнь прошла в бесполезных занятиях, однако после смерти, как это ни странно, его пустили на небо.