Избранное

Иногда я думаю, что шолоховская речь сделала в конце концов доброе дело. Шолохов есть Шолохов, и Симонов, как писатель, не мог не почувствовать горькую справедливость шолоховской критики; он понимал, что ответ на съезде — не ответ. Шолохову надо отвечать не так. Надо было во всю силу браться за крупную вещь. Симонов делает единственно верный шаг — он оставляет московскую литературную суету, едет в Ташкент и садится за роман «Живые и мертвые». Да, такой — писательский! — ответ достоин Симонова, человека мыслящего.

Слышал я, Шолохов отозвался о первой книге романа весьма одобрительно. Верю, что это так. Отличная книга. Лучшая во всей симоновской прозе, на мой взгляд.

А Симонов?..

В 1960 году журнал «Ньюс уик» попросил Симонова написать о Шолохове статью в связи с выходом в Соединенных Штатах Америки романа «Поднятая целина».

Недавно я прочитал эту статью. И рад, что прочитал.

Так бывает между крупными людьми… Сказав, что его «отношения с Шолоховым не носят идиллистического характера», Константин Михайлович объективно-высоко оценивает великое значение шолоховского творчества.

«Для нас, — пишет он, — Шолохов так же бесспорен по своему масштабу, как Эйзенштейн в кино или Шостакович в музыке».

Это утверждение гениальности Шолохова как художника.

В этой статье Симонов вспоминает, как он перечитывал «Тихий Дон» в августе 1941-го и как много тогда, в страшный год, дали его душе «Война и мир» и «Тихий Дон».

«Меня потрясла шолоховская сила и правда человеческих страстей, глубина характеров, резкость столкновений. Мне нравится мужская жесткая рука Шолохова, пишущего жизнь и смерть во всей их сложности и грубости.

Мне приходится задавать себе вопрос: почему мне, человеку, выросшему в интеллигентной семье, ближе и дороже «Тихий Дон», чем другой и тоже хороший роман о той же эпохе — «Хождение по мукам» Алексея Толстого? Казалось бы, тема — интеллигенция и революция — должна быть мне ближе, чем судьба казака Григория Мелехова. И, однако же, это не так. Видимо, здесь вступает в свои права сила таланта. Хотя это и спор двух сильных, но все-таки Шолохов и крупней увидел, и крупней понял, и крупней написал революцию и гражданскую войну, чем Алексей Толстой».

Но и этим не все сказано. Далее Симонов точно пишет о главной особенности Шолохова, которой не хватало ему самому, к которой он стремился в «Живых и мертвых», — народности.

«Шолохов привел с собой в литературу людей из народа, или, как говорят, простых людей, и они заняли в его романах не боковые места и не галерку, а самый центр этого битком набитого людьми зала. Он заставил смотреть на них, прежде всего на них. И не оказалось таких психологических проблем, которых он не взялся бы решить на анализе души этого так называемого простого человека, всю непростоту которого он с такой решимостью и силой доказал на страницах своих книг.

Конечно, не он первый делал это в нашей литературе, но с такой силой и последовательностью, пожалуй, — первый».

Так писал Симонов о Шолохове, пережив жесткую его критику шесть лет назад. Это мог сделать сильный человек.

Обида — обидой, а правда — есть правда.

* * *

Шо-ло-хов…

Ме-ле-хов…

Право же, что-то общее здесь!..

31

В «Литературной газете» (№ 89, 1962 г.) опубликован К. Приймы. Необыкновенный факт — письмо бывшего руководителя вешенского восстания — 1919-го года, героя «Тихого Дона» хорунжего П. Н. Кудинова.