Избранное

Шел третий год занятий, и Алексей Эдуардович стал привыкать к своему безалаберному ученику. Иногда, после уроков, они даже беседовали на темы, не относящиеся к музыке.

Профессор вспоминал шведский городок Кальмар, где он провел свое детство, обвитый плющом «дом моряка», ручных белок в парке у моря или особняки, не сменявшие черепичных колпаков по четыре столетия.

Капельдудка рассказывал преимущественно о Москве. Он родился в Марьиной роще, помнил Хитров рынок, исчезнувший в 1924 году, переулки у Трубной и другие места, о которых профессор едва-едва знал понаслышке. Капельдудке пришлось когда-то чинить краны в угрозыске. Там-то он и узнал столько занимательных историй, что ему позавидовал бы сам Гиляровский.

С редким знанием дела Капельдудка рассказывал о «фомках»[76], вскрывающих несгораемые шкафы, как коробки консервов, или о термоэлементах, заменяющих кое-где сторожей.

Не говорил Капельдудка только самого главного: что сам он тоже был вором, и, как утверждали работники МУРа, вором незаурядным. Странное прозвище свое Савелов получил не столько за страсть к музыке, сколько за кражу полного комплекта духовых инструментов.

Свой первый визит к профессору Капельдудка нанес по весьма вульгарным соображениям. Не Вагнер, не Шуберт и не Бетховен, а столовый сервиз и хорьковая шуба профессора волновали предприимчивого ученика.

Нет сомнений, что газетная хроника вскоре украсилась бы новым небольшим происшествием, но Горностаева неожиданно спасли два обстоятельства. Во-первых, Капельдудка после пары уроков действительно почувствовал к музыке интерес, а во-вторых, профессор сообщил ученику небольшой домашний секрет.

— Я возвращаюсь в четыре, — сказал Горностаев, — но если ни меня, ни Марты не будет, ключ найдете вот здесь…

И он доверчиво показал ученику луночку возле крыльца.

Эта детская хитрость совсем ошеломила Капельдудку. Впервые в жизни в его многоопытные руки, умевшие открывать любые замки, был передан наивный и жалкий ключик. Одно дело — преодолеть сопротивление замков или ограбить квартиру, где на дверях десяток звонков; другое — обокрасть седоголового, доверчивого простака.

Капельдудка был даже слегка раздосадован таким неожиданным оборотом дел.

Из любопытства он воспользовался любезностью Горностаева. Выбрав подходящий вечер, Капельдудка наведался в пустую профессорскую квартиру, долго бродил по комнатам, пересчитывал ложки и туфли, щупал смокинги, шубу, пижамы и кончил тем, что, вздохнув, сел переписывать ноты.

Когда Горностаев вернулся в квартиру, он увидел ученика сидящим в кресле и со скучающим видом разглядывающим ключ.

— Вас могут очистить, — сказал он небрежно. — Выбросьте эту дрянь… Я вам поставлю настоящий цугальный[77] замок.

Капельдудке не везло за последнее время. Франтоватая фигурка его так примелькалась работникам угрозыска, что «музыкант» рисковал показываться только по вечерам. Он сменил косоворотку на кавказку с газырями, завел вместо фуражки-капитанки кубанку и отпустил даже усы… Все чаще ему приходилось объяснять профессору пропуск урока всякими срочными делами по водопроводной части.

Прошло лето. Горностаев настойчиво готовил ученика к экзаменам в консерваторию. Он требовал, чтобы Савелов обязательно приходил через день, и страшно негодовал, когда Капельдудка опаздывал, ссылаясь на ремонт магистрали.

В неотложность водопроводных работ профессор не верил. Однажды, после бурного объяснения, Горностаев с обычной резкостью спросил Капель дудку:

— Вы, монстр… Скажите, наконец… Пьянствуете вы или чините эту… свою магистраль?

— Бывает, — ответил Капельдудка уклончиво.

— Где ваш треугольник?

Капельдудка опешил.

— Я спрашиваю, где директор? На Плющихе? Довольно! Я напишу ему письмо… Пусть не трогает вас по вечерам.

— Не выйдет, — сказал Капельдудка сочувственно, — наш заведующий в отпуску… то есть… он дуб… нахамит, и все тут… Лучше я сам…

Они сели и развернули ноты. Профессор испытующе взглянул на Савелова.

— Нет, — сказал Горностаев решительно. — Вы соврете… Я пойду вместе с вами… После урока… Я посмотрю, какой вы заняты магистралью.

В этот вечер разыгрывали шубертовский «Марш милитер».

Ученик нервничал, фальшивил, поглядывал на дверь. Он явно спешил выйти на улицу. Когда наконец урок был окончен и Капельдудка стал надевать пальто, в дверь постучали. Держа руки в карманах, вошли двое очень корректных работников уголовного розыска.

Объяснение было так неожиданно и коротко, а Капельдудка так молчалив, что профессор сначала ничего не понял.

— Чепуха какая-то! — сказал он растерянно. — Ведь вы же водопроводчик?

Капельдудка молча уложил трубу в чехол и пожал плечами с видом человека, пораженного неожиданным оборотом дела.

— Я могу взять вас на поруки…

— Не стоит, Алексей Эдуардович…

Это полупризнание совсем сбило с толку учителя.

— Что же это вы? (Он развел руками.) Значит, вы действительно из этих… экспроприаторов, что ли?

— Просто «городушник»[78] — подсказал инспектор угрозыска, любивший во всем точность.

Они вышли на лестницу. Обычная развязность вернулась к Капельдудке. Он засмеялся и протянул Горностаеву руку: