Избранное

— Ты помнишь, я спросила тебя… Я спросила: ты хочешь этого?

— Глупая! Да разве могу я этого хотеть или не хотеть: только сердце решает твое…

— Мое сердце… — прошептала Ниссо и повторила громко, с досадой: — мое сердце… Разве ты не понимаешь?…

— А если я понимаю, то что?… Я хочу сказать тебе, Ниссо… Сколько лет тебе, знаешь?

— Пусть знаю. А почему мне не рано выходить замуж за Бахтиора?

— Потому… Потому… — Шо-Пир тяжело вздохнул, взволновался. — Невеста еще не жена… Есть советский закон… — И, усмехнувшись своим словам — вот поди объясни ей все, — сознавая всю нелепость своего положения, сам на себя рассердился: — Ну нельзя, Ниссо, и нет разговора. А Бахтиору можешь не считаться невестой, если не хочешь. Все равно, не скоро дождался бы он свадьбы, может, и сам передумал бы… А то, что мне ты хочешь сказать, проживешь три года еще, тоже, может быть, передумаешь…

— Не передумаю я никогда!

— Подожди!… Ты не сердись на меня… Я о счастье твоем забочусь… Ну, и довольно спорить. Знаешь что? Скоро рассвет. Тебе поспать надо!…

— Шо-Пир! — с обидой, гордо сказала Ниссо. — Я тебя люблю!

— Ну и любишь, и ладно!… Хочешь знать, я и сам тоже… Ну, словом, понимаешь… Нечего больше тут говорить… — Шо-Пир чувствовал себя смущенным; и хотя был полон нежности, принял в растерянности этот добродушно-снисходительный тон. — Будем жить, как живем. Коли любишь, подождешь два-три года, а обо мне не беспокойся, никуда я не денусь! Вот тогда и поговорим… Хорошо?

— Как хочешь, Шо-Пир, — покорилась Ниссо. — А ты другую… ну, не знаю кого… не полюбишь?

— Нет, нет, никого, успокойся, пожалуйста… И хватит об этом, давай спать, Ниссо, возьми ватник мой, посмотри, вся дрожишь, в платье одном прибежала!

Шо-Пир скинул с плеч ватник и, когда Ниссо свернулась калачиком на голом камне, накрыл ее, заботливо подоткнув полу ватника ей под бок. Провел рукой по ее волосам, неловко поцеловал в лоб и, оставив одну, отошел к выходу из пещеры. Сел на краю, закурил трубку и так, не шевелясь, скрестив на груди руки, просидел до рассвета, не зная, спит или не спит Ниссо.

Звезды над ущельем слабели. Небо светлело. Когда стало возможным различать тропу, Шо-Пир обернулся к Ниссо, увидел, что она спит, с давно не испытанной нежностью долго глядел на нее. Наконец оторвав от нее взгляд, протянул руку за ружьем и заплечным мешком, подумал, захватил также кулек с сахаром. Вынул из мешка две лепешки, положил их на камень; затем соскользнул на тропу и, вскинув ремень ружья на плечо, пошел по тропе быстрым, решительным шагом.

Ниссо, накрытая ватником Шо-Пира, продолжала спокойно спать.

8

Ровно через сутки после ухода Шо-Пира к Кендыри явился новый бродяга. Шел он не по ущельной тропе, а по вершинам первого ряда встающих над Сиатангом гор. Он долго спускался по осыпи, управляя, как кормовым веслом, длинною палкой, которая помогала ему сохранять равновесие в стремительном беге по щебню, плывущему вместе с ним вниз. Все жители Сиатанга видели этого человека и, обсуждая, кто он, удивлялись, почему он избрал столь опасный и трудный путь. Не скрываясь ни от кого, пришелец спустился на каменную россыпь пустыря. Работавшие на новых участках ущельцы, оставив кирки, с любопытством разглядывали его рваный и короткий, не достигавший невероятно грязных колен, халат, его обмотанную шерстяными веревками обувь, его рыжую, из домотканой холстины чалму. Пришелец был молод и худощав, но не был похож на голодного человека. Загорелое и обветренное, все в пятнах грузи лицо, нос с горбинкой, темные, но не черные брови никак не определяли его национальности. Он прошел мимо ущельцев, бросая на них быстрые равнодушные взгляды, сказал по-сиатангски одному из них: «Здравствуй… Где у вас живет человек по имени Кендыри?» И когда ущелец указал ему на сложенную из неровных камней ослятню, торопливо направился к ней.

Кендыри встретил его у порога. Подойдя вплотную к брадобрею, пришелец всмотрелся в его холодные глаза и, чуть-чуть уголками губ улыбнувшись, заговорил по-сиатангски:

— Нет жизни честному человеку во владениях Азиз-хона! Был у меня дом, пшеница была, корова была, восемь овец, жена, трое детей — все отнял у меня проклятый хан… Жену избили камнями, дети умерли один за другим… Я сказал: месть ему, смертный враг он мне, пойду на советскую землю, вот где жизнь таким беднякам, как я… слышал я, живет в Сиатанге бедный брадобрей Кендыри, тоже было плохо ему, ушел, теперь там хорошо живет… Приду к нему и скажу ему: давай вместе жить! Дорогу сюда искал, ноги мои болят, чуть не замерз в горах. Трудно было, страшно мне было, снежных барсов боялся, дэвов боялся. Ветер большой там, снега. Не знаю сам, как пришел. Дашь ли мне ложе рядом с твоим?… Вот спасибо людям этим, показали, где ты живешь!

Пришелец поклонился двум любопытствующим ущельцам, которые вслед за ним подошли к жилью Кендыри и стояли в почтительном отдалении, прислушиваясь к его возбужденным словам.

— Благословен покровитель! Не хотел отрывать от работы вас! Да придет к вам урожай пшеницы!