Избранное

Варвара Николаевна проснулась в первом часу дня и сейчас же встала. Неворожин ушел, оставив записку, как всегда — забавную и холодную. Не умываясь, она села за стол. Долги были разные — срочные, несрочные и еще такие, которые она должна была платить сама. Эти были самые неотложные, потому что деньги взяты у подруг — у Верочки Барановой, у Мариши.

Она взяла лист бумаги и разделила его на три части. Срочные. Портнихе сорок рублей за темно-синее с воланами и девяносто за простенькое бежевое. Этот чудесный джемпер, который она на днях видела у Альтмана, — тридцать восемь. Генеральше за вышивку рубашек — двадцать два. Деньги просто тают.

Теперь несрочные. Мама писала из Ростова, что нечем жить, — сорок или… или тридцать. Дуре сестре, которая голодает вместе со своим архитектором, — еще тридцать. Меньше нельзя: обида и могут пригодиться. Даше… Она немного покраснела, вспомнив, что как-то взяла у Даши десять рублей и до сих пор не собралась отдать. Даше — пятнадцать, нет, двадцать. Но, боже мой, что ей делать с Маришей, которой она должна пятьсот рублей: за хозяйство двести с чем-то (несрочно) и остальное — просто так, стало быть, срочно? И Верочке Мечниковой — сто двадцать. И этой старой дуре из Театра комедии — девяносто.

Пес пришел и, задрав голову, долго смотрел на нее с порога. Потом подошел и стал рядом. У него была не морда, а настоящее лицо с глубокими надбровными дугами, с покатым человеческим лбом. Он напоминал кого-то из мужчин, и, подводя итоги, она мельком подумала об этом.

Пятьсот рублей нужны сегодня или завтра, а у нее — она открыла сумочку — двенадцать.

— Ужас какой! — грустно сказала она псу и, бросив сумочку на диван, пошла умываться.

Умываясь, она думала о том, что Неворожин прав — надо выйти замуж. Это утомительно, иногда мерзко. Но, черт побери, что же делать? В конце концов, брак основан на вежливости, а вежливости у нее хватит. Но за кого?

Даша просунула голову в ванну и сказала, что чай на столе и звонил Дмитрий Сергеевич. За Митю?.. Она засмеялась. Ко всем долгам еще и Митю!

Вчерашняя «Вечерняя» лежала на диване в столовой, она просмотрела ее, начиная с четвертой страницы и кончая первой. В «Солейле» последние дни шла «Парижанка», а она еще не собралась посмотреть. Ставил Чаплин — и, говорят, превосходно. Умер академик Лапотников, — одним женихом меньше. Оппозиционеры исключены из состава правительства. Она дважды внимательно прочитала постановление, напечатанное мелким шрифтом на второй странице. Мелким шрифтом — это ее поразило. Она съела три бутерброда с сыром, думая об этом. Сыр был очень хорош, русско-швейцарский, с большими дырками. На бутербродах она закладывала их маленькими кусочками, чтобы было вкуснее. Пес вошел в столовую и, повесив большую голову, приблизился к ней. Она бросила ему печенье, залпом выпила холодный чай и принялась за фельетон, кокетливый и пресный. Потом, сощурившись по-мужски, вдруг посмотрела на всю газету, как смотрят на человека, с головы до ног, одним взглядом. Где-то должны же быть хотя бы нечаянные совпадения с теми разговорами, которые она почти ежедневно слышала в своем кругу. Эта шаткость, неуверенность. Ничего! Ничего! Ничего нет. Если хладнокровия хватает на то, чтобы такие вещи печатать мелким шрифтом, — ничего нет, и слухи преждевременны, а может быть, и просто вздорны.

Варвара Николаевна была уже одета и собиралась уходить, только нужно было еще позвонить портнихе, когда явился Дмитрий Бауэр. Он был в кепке и осеннем пальто, полосатый шарф вокруг шеи и трость; весь в снегу, мохнатый, веселый, заиндевевший, как лошадь.

— Такой снег, да?

Дмитрий скинул пальто, побежал в столовую и сел на диван, поджав под себя ноги.

— Варенька, чаю — или между нами все кончено!

— Чай уже простыл, а я не пойду просить Дашу. И вообще мне некогда, — сердито сказала Варвара Николаевна.

— Дорогая, позовите Дашу, она все для меня сделает, она меня любит.

— Не позову. Вот, пейте, если хотите, холодный.

— Варенька, я вас понял наконец! Вы хотите удивить мир злодейством.

Страдальчески морщась, он выпил чай и встал.

— Сударыня, я ожидал встретить прием внимательный, даже сердечный, — подражая известному плохому актеру, фальшивым голосом сказал он, — и вот отшит, как последняя сволочь. Я пришел к вам, гонимый людьми, преследуемый судьбою…

— Митя, полно вам дурачиться. Сегодня ничего не выходит у вас. Очень плохо! И вообще мне пора. Вы меня проводите? Ну, так одевайтесь, а я пока позвоню портнихе.

Снег уже почти прошел, когда они спустились вниз, но все были запорошенные, пушистые — люди и лошади; и улица Рылеева, всегда некрасивая и простая, стала торжественной и добродушно-парадной.

— И совсем не холодно, — сказала Варвара Николаевна. — А вы замерзли…

— Варенька, вы сегодня в дурном настроении. — И Дмитрий взял ее под руку. — Ну, говорите — что случилось?

— Ничего не случилось. Митя, вы продали бы меня за сто рублей?

— Нет.

— А за триста?

— Тоже нет.

— За десять тысяч?

— Нет.

— Ну, за два, три миллиона?