Избранное

— Костя,— сказала она,— пожалуйста. Я хочу знать. Тебя фашисты пытали? Я объясню, почему меня это так интересует. Мы очень пострадали в войну. Отец погиб в ополчении в сорок первом, не знаем даже, где похоронен. В извещении написано «пропал без вести». Потом один из соседей по квартире пустил слух, будто отец — предатель. Специально, как выяснилось впоследствии, чтобы попытаться отнять у нас комнату. Мы с мамой находились в эвакуации в Ярославской области, мама там работала в детском доме. А когда в конце сорок третьего вернулись в Москву, комната была самовольно заселена. Пришлось вынести тяжкую борьбу. Мама обращалась в военкомат, в рай-жилотдел, в суд, ужас сколько натерпелись горя! Этот сосед — экспедитор — настрочил кляузу, что отец якобы был схвачен немцами, что его пытали и он выдал какую-то тайну. Суд постановил вернуть нам комнату. И все равно мама плачет, с тех пор часто плачет. Я из-за нее и невропатологом стать решила.— Вера посмотрела Покатилову в глаза.— Мы всё думаем, может ли простой, обыкновенный человек выдержать пытку?

5

Внезапно он почувствовал легкую дрожь внутри.

— Может. Я тебе скажу — почему. Только вот что вначале я хотел бы узнать. Ты с этой целью решила со мной встретиться, то есть — чтобы расспросить меня о пытках?

— Нет,— сказала она твердо.— Не для этого. Мне это трудно объяснить, почему захотела встретиться…

— Тогда пошли из парка. Давай выйдем здесь, на Большую Калужскую.

Он уже не видел ни белых лебедей, скользивших по прудику вблизи кафе-поплавка, не ощущал соблазнительных ароматов шашлычной, не слышал, как балагурили перед микрофоном на подмостках Зеленого театра Шуров и Рыкунин. Солнце только опустилось за насыпь Окружной железной дороги, и ряды лип в Нескучном саду тонули в зыбких сумерках.

— Надо бы как-то разделить эти два потока. Война, пытки, борьба — это одна тема. Наша встреча, почему мы вдруг решили встретиться — другая,— сказал он.

— Я понимаю. Но так уж переплелось.

— Поедем ко мне в общежитие.

— Далеко. И поздно. Если хочешь — зайдем к нам. Мама на ночном дежурстве.

И его, и ее — он чувствовал это — трепала нервная лихорадка, когда они садились в троллейбус и потом, сойдя у Зубовской

319

площади, шагали к ее дому, когда вошли в темный теплый подъезд, поднялись по широкой лестнице на третий этаж и особенно когда, отомкнув плоским ключиком дверь квартиры, она пропустила его в темь передней, в домовитую устоявшуюся атмосферу старого жилья. Вера торопливо открыла дверь своей комнаты, преувеличенно громко сказала:

— Проходи, пожалуйста.

Щелкнула выключателем, подвела его к столу, накрытому льняной скатертью.

— Садись, кури. Я приготовлю чай.

«Эти два потока несовместимы,— подумал он.— Я ничего не смогу рассказывать о прошлом, пока меня будет донимать это. Одно из двух. Во всяком случае место для разговора о прошлом выбрано неудачно».

Как в тумане видел он перед собой старинный буфет, просторный диван с высокой спинкой, шишкинский пейзаж в массивной позолоченной раме; у окна — миниатюрный письменный стол на резных ножках, над ним несколько фотографических портретов.

— Вера,— сдавленно сказал он, когда она появилась с вскипевшим чайником.— Вера…— повторил он и встал, борясь с собой.

— Я знаю, о чем ты думаешь,— быстро сказала она, не подымая глаз.— Не уходи. Хочешь, расплету косу?

— Это, наверно, чудовищно,— бормотал он,— это, может

быть, подло, но это выше моих сил, я не могу ни о чем другом думать, глядя на тебя… . .

— А я — на тебя,— еле слышно произнесла она, бледнея.— Поступай как знаешь.

…Они лежали на диване обессиленные, потрясенные стремительностью того, что совершилось.

— Вот и дождалась своего принца,— воспаленно шептала она.— Ты у меня первый, ты будешь и последний. Я тебя никогда не разлюблю.

— И я.

В комнате горел свет, за незапертой дверью в передней раздавались чьи-то обыденные голоса.

— Это безумие? Да? Пусть безумие. Я тебя люблю.

— Ия тебя люблю,— шептал он.— И я тебя никогда не разлюблю.

— Я утром, как увидела тебя, так и поняла сразу, что — судьба. Знаешь почему? У тебя все написано на лице. Вся твоя горячая душа. И на меня еще никто так не смотрел… Я дура? Да? Но ты ни о чем не беспокойся, ни о чем таком не думай.

320

Я тебя буду любить, только тебя, а ты, если тебе это надо, можешь чувствовать себя свободным.

— Ты моя жена, и я не хочу быть свободным. Я хочу быть только твоим.

— Я хочу быть только твоей…

«Как хорошо, как спокойно,— думал он потом, отдыхая.— Как все несомненно и правильно. Она моя жена, я ее муж, и теперь главное не допустить никакой фальши».

— Вера, ты понимаешь, что стала моей женой? Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Что скажет твоя мама, когда узнает? Как ее зовут?

— Любовь Петровна.— Вера несколько принужденно рассмеялась.— Я понимаю, что стала твоей женой, а ты стал моим мужем, а мама, боюсь, не сразу это поймет.

— Не согласится? Кем она работает?

— Детский врач. Она в Филатовской работает. У нас в роду по материнской линии почти все врачи. Вот и Ипполит Петрович… Он, между прочим, брат мамы, мой дядька…

— Я догадался, что вы родственники. Так что мама?..