Избранное

— Выпить бы надо за светлую память,— печально заключил он,— да худо нынче с грошами. Надо бежать от вас, студентов, вы народ нищий. Зовут меня заведовать общежитием грузчиков в Старых Черемушках, там коменданту все же перепадает кое-что сверх оклада. Но привык к вам, к чертям. Вот и Ваню, редкого человека, встретил здесь.

— У меня есть тридцатка, Василий Степанович,— сказал Покатилов,— позавчера была стипендия. Если не возражаешь, возьму «красненького», настроение у меня подходящее…

В дверь робко постучали.

— Портвейна,— уточнил комендант.— Давай… Кто там? — крикнул он недовольно.

Вошла Вера, тщательно причесанная, с напудренным носом и заплаканными глазами.

— Здравствуйте.

34S

Судя по ее виду, ей нелегко было войти сюда и выдавить из себя это «здравствуйте».

— Здрасьте. Вы по какому вопросу, девушка?

— Это моя жена,— сказал Покатилов.— Ладно, Василий Степанович, придется в другой раз.

Но в Василии Степановиче уже пробудилось существо, которое было сильнее его. И, уступая ему, он широко чуть смущенно улыбнулся.

— Очень приятно, как говорится. Василий Степанович.— И протянул Вере крепкую короткопалую руку.— Ты давай, Константин, сходи, куда надумал, а мы с ними,— он сконфуженно кивнул на Веру,— покамест побеседуем, может, я чем и сгожусь вам, я ведь человек с немалыми житейскими связями… Вас как звать-то?

— Вера.

— Прошу чувствовать себя как дома, Верочка. Присаживайтесь, побеседуем, посоветуемся.

«Может, и впрямь посоветует, где комнату снять»,— подумал Покатилов, топая по коридору к выходу.

Когда полчаса спустя оп вернулся из магазина, Вера перемыла всю посуду, протерла мочалкой с мылом клеенку и пыталась сервировать стол на три персоны. Василий Степанович тоже участвовал в подготовке трапезы: резал на тумбочке хлеб, вскрыл банку бычков в томате, достал начатую пачку сахара-рафинада. В то же время он ни на минуту не переставал говорить. В такой форме выражалось его приятное возбуждение, связанное с близким приемом «красненького» и присутствием молодой интересной женщины.

Разлили по чашкам портвейн, выпили, закусили колбаской.

— Вот, Василий Степанович, посоветуйте как более опытный человек,— сказала Вера.

— Конечно, молодым лучше жить отдельно от родителей,— тотчас наставительно загудел комендант.— Молодые подерутся, а. через час, глядишь, опять милуются, и опять у них мир да любовь. А тестю или, допустим, теще западает досада в душу, и, бывает, надолго. Поэтому лучше жить врозь… Если, конечно, позволяют средства.

«О, господи! — думал Покатилов.— Разве для того я ушел от Любови Петровны, чтобы вновь выслушивать эти пошлости?»

— Ты где был в войну, Василий Степанович?

— Как это где? — чуточку застеснялся опять комендант.— Где были все, то есть большинство. Воевал.

— Скажи, пожалуйста, тебе никогда не приходило в голову,

349

что на фронте или в партизанском движении люди были дружнее, лучше, чем па гражданке?

— В чем-то лучше, в чем-то хуже. Это смотря по обстоятельствам. В мирной жизни другой век прожил бы честным человеком, а на фронт попал — сделался дезертир. Это как надо понимать?

— Значит, он в душе всегда был дезертир,— сказала Вера.

— Да в том-то и фокус, Верочка, что не всегда. Он очень хороший был работник на гражданке, и семьянин, и общественник, и все такое. А вот привезли на фронт, попал первый раз под обстрел и оплошал человек, потерял себя. Был такой знакомый у меня, из одного поселка, заведующий сельпо. Кое-как дотерпел до конца обстрела, стошнило, правда, бедолагу, а к вечеру исчез из подразделения. Только на третьи или четвертые сутки привели его к нам обратно. Судили, конечно, и расстреляли перед строем. Чтобы другим было неповадно. Что, конечно, и.правильно… А в мирное время был уважаемый всеми товарищ. Весь поселок называл его не иначе как по имени-отчеству. Как это можно рассудить?

— Вера права,— не глядя на жену, сказал Покатилов.— Он и в мирное время предал бы, в трудную минуту. Сколько случаев дезертирства было у вас в подразделении?

— Больше не было. Один пытался к немцам перебежать, так его свои же бойцы и кокнули, подстрелили на «нейтралке». Конечно, я могу сказать лишь за те три недели, пока находился в стрелковом батальоне. Между прочим, лично у меня в отделении все были мировые ребята, сибиряки. Исключительные, можно сказать. Меня в голову ранило тогда под Ржевом, а то с такими ребятами ни за что не расстался бы до конца войны. Надежные люди.

— Никого из них, Василий Степанович, не встречал после войны?

Комендант коротко вздохнул.