Избранное

Я поехал в министерство внутренних дел — там было то же самое. Здание было почти пусто, остался только низший персонал. Снаружи все выглядело как обычно. Площадь Пуэрта дель Соль звенела трамвайными звонками и гудками перед фасадом министерства внутренних дел.

Поехал в Центральный Комитет компартии. Там шло заседание Политбюро в полном составе, кроме Михе, который был в Пятом полку.

Здесь рассказали: Ларго Кабальеро действительно сегодня внезапно решил эвакуироваться и провел это решение большинством совета министров. Он уже уехал, уехали почти все. Министры-коммунисты хотели остаться, им было объявлено, что подобный акт будет дискредитацией правительства, они обязаны уехать, как и все. Руководство всех партий народного фронта тоже обязано сегодня уехать.

Все это можно и должно было сделать заранее, заблаговременно, не в такой форме, но старик своим злостным упрямством и самодурством, своей демагогией привел к подобному положению.

Даже виднейшие руководители организаций, ведомств и учреждений до сих пор не уведомлены об отъезде правительства. Начальнику генерального штаба министр сказал в последнюю минуту, что правительство уезжает, но не сказал, куда и когда. Начальник генштаба с несколькими офицерами выехал из города искать себе пристанище. Министр внутренних дел Галарса и его помощник, генеральный директор государственной безопасности Муньос, выехали из столицы раньше всех. Из восьми тысяч арестованных фашистов не эвакуирован ни один. Город не обороняется ни снаружи, ни изнутри. Штаб командующего центральным фронтом, генерала Посаса, разбежался. Кабальеро подписал бумажку, по которой оборона Мадрида перепоручается особой хунте (комитету) во главе с бригадным генералом Хосе Миаха, стариком, которого мало кто знает. Его ищут повсюду, чтобы вручить приказ, — неизвестно, где он. Центральный комитет постановил: оборонять каждую улицу Мадрида, каждый дом силами рабочих и

всех честных граждан. Сдавать фашистам только развалины, драться до последнего патрона, до последнего человека. Уполномоченным Центрального Комитета по мадридской организации назначается секретарь ЦК Педро Чэка, с переходом в подполье в момент необходимости. Кроме того, Антонио Михе входит в состав мадридской хунты обороны и принимает на себя военный отдел.

Во дворе укладывали архивы. К Педро Чэка очередью подходили секретари районных комитетов, заводских ячеек, он спокойно, как всегда, уславливался с ними, сообщал адреса нелегальных квартир и явок. Он улыбнулся и подмигнул мне: «Пора выкатываться…»

Десять часов двадцать минут. Значит, в Москве уже один час двадцать минут ночи. Там, на улицах, лихорадочно прибивают последние праздничные украшения, плакаты, портреты. Дворники подчищают мостовые. Может быть, еще не кончился концерт в Большом театре, они обычно затягиваются поздно. Интересно, какая погода, много ли уже снега, будет ли с утра туман?

Я еще раз поехал в военное министерство. Садовые ворота были закрыты. Никто не отозвался ни на гудки, ни на мигание фар. Пришлось самому подойти к воротам, открыть их. У подъезда нет караула, а окна всё освещены и гардины не задернуты от авиации.

Поднялся по ступеням вестибюля — ни души. На площадке, там, где в обе стороны входы к министру и генеральному комиссару, сидят на двух стульях, как восковые фигуры, два старичка служителя, в ливреях, чисто выбритые. Такими я их никогда не видел. Они сидят, положив руки на колени, и ждут, пока их звонком не позовет начальство — старое или новое, все равно какое.

Анфилада комнат; широко раскрыты все двери, сияют люстры, на столах брошены карты, документы, сводки, лежат карандаши, исписавдше блокноты. Вот кабинет военного министра, его стол. Тикают часы на камине. Десять часов сорок минут. Ни души.

Дальше — генеральный штаб, его отделы, штаб центрального франта, его отделы, главное интендантство, его отделы, управление личного состава, его отделы, — анфилада комнат; раскрыты все двери, сияют люстры, на столах брошены карты, документы, сводки, лежат карандаши, исписанные блокноты. Ни души.

Вышел обратно на крыльцо. Впереди, за садом, на улице Алкала, кромешная тьма. Слышны выстрелы, чей-то страшный вопль и потом смех. Шофер встревожился; это дежурный шофер, он не сменялся сегодня, он не ел, он просит, нельзя ли его отпустить, он хотел бы поискать еды. Стрелки на ручных часах светятся, они показывают десять часов сорок пять минут.

Через час с четвертью будет седьмое ноября. Нет, в эту ночь нельзя покинуть тебя, милый Мадрид.

Около двух часов ночи генерал Миаха приехал в штаб. Он начал свою деятельность по обороне Мадрида со служебного преступления.

Оказывается, вчера, в шесть часов вечера, в момент бегства из столицы, заместитель военного министра генерал Асенсио вызвал к себе Миаху и вручил ему запечатанный пакет с надписью: «Не вскрывать до шести часов утра 7 ноября 1936 года».